Первое дело Аполлинарии Авиловой - Катерина Врублевская

Я не помнил, сколько я плыл — день, ночь или годы, светлое и темное время суток мелькали перед глазами, как полоски на волчке. Иногда ко мне приближались странные существа — рыбы, медузы или просто планктон — я не различал, так как был в забытьи. Они разговаривали со мной, манили русалочьими голосами вглубь океана, обещали усладу и успокоение, но я не верил им и продолжал плыть неизвестно в каком направлении.

Пытаясь вглядываться вдаль, я воображал себе острова с хрустальными водопадами, сочными фруктами, и мне казалось, что вот он, остров, рядом, только протяни руку. И я протягивал, и рука безвольно падала на водную гладь.

Мне повезло, акулы не нашли меня, иначе я не писал бы сейчас эти строки. Только юркие рыбы шныряли и, наверное, удивлялись, как это я до сих пор жив.

Когда я совсем отчаялся и безвольно лежал на водной глади, передо мной возник красочный в своем великолепии мираж. Гористый остров со склонами, обросшими лианами и папоротниками, шум волн, бьющих о берег — все это так ярко предстало перед моими глазами, что я подумал: «Это последнее, что я вижу. С этой красотою умру».

Но мираж не исчезал, и я мог уже различить облака, зацепившиеся за верхушку утеса, проплешины, незатянутые травой, изрезанную линию лагуны.

Мысли с трудом ворочались в моей голове, но я заставил себя посмотреть против солнца — передо мной, действительно, был остров.

И тогда я отдался на милость волн. Я лежал на поверхности океана, и только ждал, когда волны выкинут меня на пологий песчаный берег.

Наконец, мои ноги нащупали каменистое дно. Несколько шагов — и я упал лицом в ракушки, которыми был усыпан берег.

Сколько я так пролежал на коралловом берегу — минуту, час или сутки — не знаю. Я просто лежал и наслаждался тем, что я на твердой земле, а не на водной зыби.

Проснулся я от еле слышного шороха. Открыв глаза, я увидел, что меня обступили туземцы. Вид у них был самый воинственный: они держали в руках копья, а их лица покрывали полоски охры.

Не в силах встать на ноги, я повернулся с живота на спину, раскинул руки в стороны и разжал ладони, дабы показать, что в них нет оружия. Туземцы молчали.

Мне удалось сесть, и я принялся тыкать пальцем в сторону океана. Потом я сделал в воздухе несколько гребков руками.

Они начали переговариваться, а один из них подошел ко мне и дотронулся до моего плеча.

— Пить, — сказал я ему, словно туземец мог меня понять. — Я хочу пить, воды!

Эти движения меня совершенно утомили, и я снова впал в забытье.

Я очнулся в хижине от того, что мне в рот лилось терпкое молоко кокосового ореха. Надо мною склонилась туземка с костяной иглой, продетой в ухо, и что-то приговаривала, пока я все пил и пил невероятно вкусную жидкость.

А потом меня подкосила лихорадка. И опять я потерял счет дням. Меня то знобило, то бросало в жар, я покрывался ледяным потом и бился в судорогах. Не помню, в какой из дней моей болезни, в хижину, согнувшись, вошли двое туземцев. Один из них держал в руках большую плетеную корзину. Открыв корзину, туземец вытащил оттуда птицу с ярким оперением и, бормоча заклинания, отсек ей голову прямо надо мной. Горячая свежая кровь залила мне лицо, я принялся отфыркиваться, но туземцы еще не прекратили своих действий. Они начали заунывно петь, раскачиваясь из стороны в сторону.

Вдруг один из них заверещал тоненьким голоском, и на его крик в хижину вползла девушка. Кроме набедренной повязки, ее одежду дополняло лишь ожерелье из розовых раковин. Пушистыми листьями она отерла мне лицо, измазанное кровью принесенной в жертву птицы, и легла рядом со мной.

Болезнь терзала меня, Полина, но ты далеко, а я привык честно смотреть тебе в глаза. Эта девушка возбудила во мне огонь! Но не лихорадочный, иссушающий душу и тело, а сильное мощное пламя, горевшее ровно и неугасимо. Запах ее тела сводил меня с ума, руки сами тянулись к ее упругой груди, а лоно сверкало каплями влаги. Где я, что со мной? Мне не было дела до всего света, только бы она была рядом со мной.

Понимаю: читая эти строки, ты испытываешь боль. Но я не хочу ничего от тебя скрывать. Да, это было, и было прекрасно. И после той ночи я пошел на поправку. На следующий день смог уже сидеть и есть протертую кашу из бататов, а потом даже вылез из хижины и сидел, прислонившись к стволу пальмы.

Тоа была все время рядом со мной. Она кормила меня с рук, вытирала мне лицо и вливала в меня силу своего молодого тела. На вид ей было около пятнадцати лет, этот возраст у туземцев считается вполне совершеннолетним. Тоа оказалась девственницей, и, как я потом понял из объяснений шамана и его помощника, приславших ее ко мне, именно это меня и вылечило. Скрывая сомнения в душе, я все же, как мог, выразил им свою признательность.

Постепенно я стал выходить из хижины и знакомиться с жизнью туземцев, спасших меня. Эти люди маленького роста, коренастые, из одежды носят только набедренные повязки. Украшают себя татуировкой и серьгами, ручными и ножными браслетами. У многих кольца в носу. Женщины плетут циновки, выделывают шкуры, собирают злаки. Мужчины рыбачат, так как охотиться на острове практически не на кого. Я не заметил у них каких-либо металлических предметов.

Еда скудная, преимущественно растительная. На окраине деревни, в загончике, я увидел несколько коз и жестами показал, что хочу молока. Как ни странно, меня поняли и принесли пахучее молоко в глиняной плошке. Я выпил его с наслаждением! Туземцы смотрели на меня во все глаза и смеялись. Прибежали женщины и дети, все окружили меня и дивились на то, как я пью молоко. Оказалось, что молоком у них поят только детей, отлученных от груди. Взрослые его не употребляют. Также ни сыры, ни простокваша им неизвестны.

С тех пор ежедневно мне приносили молоко, но больше не глазели на меня и не смеялись. Они назвали меня Амрта, что на их языке обозначало «взрослый человек, который пьет молоко, как ребенок».

У них много различных табу. Например, они едят птиц, коз, рыбу, в изобилии водящуюся в реке неподалеку. Туземцы ловко бьют ее острогой. Но нельзя есть крокодила и гиппопотама, которые хоть и не водятся на этом небольшом острове, но туземцы о них знают, так как изображениями этих животных они украшают свои щиты. Вероятно, эти тотемы они привезли с собой с «Большой земли» — из Африки. Странное табу, так как за все время моего пребывания там я не видел ни одного зверя, крупнее козы.

Как вскоре оказалось, меня прибило к острову, на котором жило только одно это племя. Они себя называли Веуи. У туземцев были выдолбленные лодки, на которых они огибали остров и даже могли путешествовать на другие острова. Когда же я просил их перевезти меня на материк, в Африку, они то ли не понимали, то ли делали вид, что не понимают, и укоризненно качали головой. А вечером приводили еще одну девицу, столь же искусную, как и первая Тоа. И вновь я забывался.

Может быть, меня поили чем-нибудь возбуждающим, вроде отвара женьшеня? Но нет, я сам набирал себе воду в ручье и никому не давал к ней прикоснуться. В еду тоже ничего не подмешивали, но каждый раз, когда очередная новая девушка проскальзывала ко мне в хижину, я терял голову. Наверное, что-то витало в самом воздухе этого острова.