Не все мы умрем - Елена Гордеева

Вопрос остался без ответа. Маленькие карие глазки сузились еще больше и впились в молодую женщину. Страх читался в них, животный страх.

— Если деньги не его — вернем, — невозмутимо сказала Евгения, и улыбка едва-едва тронула ее губы.

Барсуков поразился спокойствию своего директора. Ни один мускул не дрогнул на женском лице. Неужели не боится? Он всю ночь не спал и жене спать не давал. А ей хоть бы хны! Не осознает опасности? Такое невозможно. Вообще он заметил, как она изменилась за последнее время. Он и раньше ее не всегда понимал, а сейчас совсем не понимает. Все осталось прежним: лицо, глаза, улыбка, манера говорить. И все изменилось. Изменилось выражение лица. Проскальзывает другое, незнакомое ему. Моментами ребенок исчезает, и на его месте появляется кто-то, кого Барсуков не знает.

Ему до сих пор казалось, что это он вылепил из вчерашней студентки с лицом ангела человека, как он его понимает. Но на него в данный момент смотрел не ангел, не человек, а нечто запредельное. И это нечто не боялось ни его, ни Мокрухтина, ни тех, кто за ним стоит.

«Какая женщина! — восхитился Барсуков. — Плевать она на всех хотела! В том числе и на меня. И не потому, что неадекватно оценивает ситуацию, а потому, что перешагнет — и дальше пойдет. Мне кажется, я ее боюсь!»

Вдруг зеленые глаза потеплели, в них заплясали солнечные блики, и Барсуков решил: «Показалось».

— Вы не пустили деньги в оборот? — перед ним была прежняя Евгения.

— Нет! Как чувствовал. Только конвертировал. В депозитарии Банка развития столицы лежат.

— Тогда какие проблемы, Сергей Павлович?

Барсуков раздумывал и барабанил толстыми пальцами по брюху, как по барабану: бум, бум, бум-бум, бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Шопен. Похоронный марш. Думы невеселые.

— Знаешь, как они рассуждают: кто шляпку спер, тот и старушку кокнул.

«Нет, Сергей Павлович, в тех кругах, из которых вышел господин Мокрухтин, так не говорят! Про Бернарда Шоу не слышали, о сленге английских кокни понятия не имеют, по телевизору смотрят лишь порно и боевики. Знакомо им совсем другое слово: замочить!»

— А вы не ждите, когда на вас выйдут, — сказала Евгения. — По своим каналам отыщите хозяина денег.

Шеф молчал, и молчание его было красноречивее всяких слов.

«Вот где камень преткновения, — поняла Евгения. — Боится, что засветится. Или не хочет отдавать? Надеется, что проскочит. Дурак! Не ожидала. Мало сам подставляется, так еще и меня подставляет».

— А зачем охранников сменили?

— Вдруг следствие заинтересуется — где он был перед убийством? И выйдут на наш след.

«Уже заинтересовалось, Сергей Павлович, уже заинтересовалось. Но дед в ливрее — это неплохо, совсем неплохо. Мокрухтина он знать не знает, слышать о таком не слышал».

— Да, вы правы. Георгиевский кавалер его не видел, — согласилась Евгения. — Еще какие-нибудь неприятности?

— Да вроде, кроме грядущего солнечного затмения, никаких.

— Тогда пора подумать о канамицине. Толстолобик наверняка успокоился по поводу поиска адресата его лекарства. А нам нечего тянуть. Сроки на исходе.

— Ты права. — Барсуков потянулся к записной книжке.

На память он не помнил ни одного номера. Книжку открыл — ничего не видит. Очки забыл. Полез в карман пиджака. В кармане нет. Оглядел массивный стол под дуб. Перед ним груда бумаг. Начал руками шарить под листочками. Наткнулся. Водрузил на нос, нашел в книжке номер и указательным пальцем, который был больше кнопки, начал нажимать цифры.

С первого раза набрать нужный номер у шефа никогда не получалось. Пальцы были слишком толстыми. Он нажимал не одну кнопку, а две зараз. Номера высвечивались на экране даже не десятизначные. Иногда экрана не хватало. Президенту надоело мучиться, он взял карандаш и только им смог правильно набрать номер.

Ему ответили:

— Приемная управделами мэрии.

Барсуков сначала надел на лицо улыбку и лишь после этого сказал:

— Здравствуйте, Любовь Аркадьевна. Президент компании «Экотранс» Барсуков вас беспокоит. Могу ли я переговорить с Анатолием Борисовичем?

Секретарша что-то заверещала.

— Я понимаю, понимаю. — Барсуков аж закрыл глаза от понимания момента. — Только два слова. Обещаю.

Поскольку шеф трубку не положил, то продолжение следовало.

— Анатолий Борисович, как здоровье? Это самое главное. Врачи что говорят? Не верите? Да, конечно, на них во всем полагаться нельзя. Если сам себе не поможешь, никто не поможет! Мне очень требуется ваш совет.

В дверь кабинета постучали. На пороге стояла Тая с факсом.

Евгения приложила палец к губам. Секретарша на цыпочках подошла к ней, отдала бумагу и тихонечко вышла.

— Буду, — обрадовался Барсуков и положил трубку прямого телефона. — Евгения Юрьевна, не в службу, а в дружбу, купите коробку конфет для секретарши и что-нибудь эдакое для ее начальника, а то Малиныч на задании. Что за факс?

— Ульяновск. Я звоню Ивану?

Барсуков довольно потирал руки:

— Звони, звони!

Номер пейджера Ивана она помнила наизусть. Казалось, разбуди ее ночью, и она безошибочно его назовет. Хотя, кроме этого номера и имени «Иван», больше о нем Евгения ничего не знала. Впрочем, и имя могло быть ненастоящим.

— Пожалуйста, для абонента 15620. Жду звонка. Евгения.

Через час после короткого телефонного разговора с Иваном в супермаркете на Новом Арбате Евгения выбирала «эдакое» в винно-водочном отделе. Управделами мэрии Анатолий Борисович Брахин потреблял два вида лекарств. Когда доверял врачам — сердечные, а когда не доверял — спиртное. И то и другое ему регулярно поставлял Барсуков. Сердечное — американские таблетки, очень дорогие, поэтому сам управделами на них свои кровные не тратил. Барсуков же имел их про запас, в шкафу вместе с портретами они лежали на полочке и ждали своего часа. Сейчас их час не пробил. Врачи, очевидно, в очередной раз предлагали управделами мэрии «шунтирование сердца вследствие его коронарной недостаточности», а Анатолий Борисович противился, не будучи уверен в результате операции. Выжить-то он выживет, но на кого похож станет? Ни бе ни ме, ни встать ни сесть! Такая перспектива его не устраивала, и он прибегал к испытанному средству.

Евгения познакомилась с ним по воле случая. Случай тривиальный — Барсуков заболел. Шеф лежал дома с температурой под сорок, с ангиной, и жалобно скулил в телефонную трубку, что если она не провернет одну операцию, то сделка сорвется. Евгения провернула с помощью Анатолия Борисовича.

А Барсуков сошелся близко с управделами, потому что сам был не дурак выпить. Но перепить бывшего кагэбэшника ему не удалось. После первой попойки в азербайджанском посольстве Барсуков в офис не явился. И на следующий день не пришел, по телефону промычал нечто невразумительное. Лишь на третий день опухшая физиономия шефа показалась на работе. Но работать он не мог. Евгения непрерывно поила его зеленым чаем для промывания внутренностей, а Таечка пичкала пенталгином от головной боли. Барсуков стонал при каждом резком движении и причитал: