Геннадий Зюганов - Анатолий Житнухин

Такой план стал реальным, поскольку уже тогда стал очевиден кризис высшего уровня советской власти в связи с одряхлением Политбюро ЦК КПСС, и „свой“ человек на роль западной „иголки“, долженствующей убить советского „слона“, вскоре появился (если не был „заготовлен“ заранее)»[6].

Александр Зиновьев, хорошо зная устройство антисоветской машины и ее возможности, обладая информацией из западных конфиденциальных источников и сопоставляя ее с тем, что происходило в СССР, сумел предугадать ход событий еще в 1979 году. Геннадию Зюганову характер того, что случилось с партией, стал понятен значительно позже. И даже находясь несколько лет в недрах центрального аппарата КПСС, он довольно долгое время не мог поверить, что все происходившее на его глазах было не результатом ошибок, просчетов или недомыслия, а следствием самого обыкновенного предательства. Вряд ли при этом можно упрекнуть его в недальновидности или наивности. Как-то Геннадий Андреевич произнес такую фразу: «Я вырос среди людей, которые никому не славословили и никого не предавали». Естественно, что в понимании таких людей предательство — это нечто стоящее за рамками представлений о нравственности, свидетельство крайней степени моральной деградации личности. Для того чтобы заподозрить в подобном первых лиц партии и государства, нужны были не просто веские основания, вся психика должна была переломиться — ведь с феноменом измены своих вождей советские люди сталкивались впервые.

В том, что большая часть партийных работников центрального звена довольно длительное время оставалась в неведении относительно истинных намерений некоторых высокопоставленных руководителей, сыграла свою роль жесткая иерархия, установившаяся в верхних эшелонах власти. Уж если даже заведующие отделами ЦК КПСС в глазах инструкторского состава выглядели кем-то вроде небожителей, то Политбюро и Секретариат ЦК КПСС были и вовсе отгорожены от партийного аппарата непроницаемой стеной. В этом узком кругу действовали свои законы, надежно защищенные от влияния партийной массы, неподвластные даже высшему органу партии — съезду. Неслучайно, ожидая перемен, подавляющее большинство кадровых партийцев все свои надежды связывали в первую очередь с демократизацией партии, с восстановлением ленинских норм партийной жизни.

Но «архитекторы» перестройки, объявив себя приверженцами демократии, сумели сохранить свое положение в партии незыблемым. Горбачев, как известно, сосредоточил в своих руках всю полноту политической и государственной власти: сумел занять второе кресло — председателя Президиума Верховного Совета СССР, а затем стать президентом. Без этого вряд ли бы удалось довершить процесс разрушения КПСС.

Один любопытный феномен Зюганов не может объяснить до сих пор: многие высокопоставленные партийные чиновники с поразительным упорством продолжали расшатывать устои партии даже тогда, когда было ясно, что они и сами будут погребены под ее обломками — люди утрачивали элементарную рассудочность, теряли естественное чувство самосохранения. Трудно сказать, что они испытывали в августе девяносто первого, навсегда покидая свои кабинеты и протискиваясь сквозь ослепленную ненавистью толпу. Во время подписания указа о роспуске КПСС, которое, как известно, происходило прямо на сессии Верховного Совета РСФСР, Ельцин обращался с Горбачевым как директор школы с нашкодившим учеником. Впрочем, тот, судя по всему, не ощущал своего унижения, как не чувствовал он его и впоследствии, когда приторговывал пиццей.

Однако все это случилось гораздо позже. Когда же Зюганов впервые входил в здание на Старой площади в статусе ответственного работника ЦК, под его сводами царила совсем иная атмосфера. Ю. В. Андропов прекрасно понимал, что центральному аппарату партии будет принадлежать определяющая роль в решении задач, которые, по его замыслу, позволят сдвинуть страну с мертвой точки, обеспечат ей поступательное движение. Новые задачи должны решать новые люди. В ЦК формировалась по-настоящему динамичная команда единомышленников, в основном из тех, кому до сорока, кто имел хорошую жизненную школу, солидную научную подготовку, способности к нестандартному мышлению. Кстати, численность аппарата ЦК КПСС была не так уж велика, как пытались это внушить обывателю в период развернутой травли партии, — вместе с обслуживающим персоналом она насчитывала около 2200 человек, что, к примеру, значительно меньше численности нынешнего аппарата президента Российской Федерации. При этом следует учитывать, что страна была вдвое больше и задачи, решаемые ЦК, были несоизмеримо сложнее и масштабнее, затрагивали буквально все сферы политической, экономической, социальной и культурной жизни общества.

К сожалению, судьба не дала Юрию Владимировичу времени на задуманные им преобразования. Всего лишь пятнадцать месяцев находился он у власти, из них меньше года было отпущено ему на активную работу. Но даже за этот короткий срок он сумел снискать в народе огромные симпатии. Люди, уставшие от пустословия и двойной морали правителей брежневской эпохи, прекрасно понимали: решительный поворот в кадровой политике — это необходимое условие, прелюдия качественных изменений в обществе. Все были уверены в том, что они последуют. Не сомневался в этом и Зюганов, который сразу же ощутил свежие веяния, черты новаторского стиля в той напряженной работе, которая велась тогда в ЦК КПСС.

Не будем, конечно, переоценивать те возможности, которыми тогда располагал Геннадий Андреевич. Их было еще недостаточно для того, чтобы мог он в то время делать масштабные прогнозы и далеко идущие выводы. Но вместе с тем уровень его компетентности вполне позволял судить о том, что Андропов, преодолев инерцию представлений и мышления своих предшественников, выбрал верное, а главное — конструктивное направление движения.

Не вызывало сомнений, что партия ориентировалась на то, что впереди — большая и нелегкая работа, а чтобы определить пути дальнейшего продвижения, еще очень многое следовало понять и в первую очередь — переосмыслить сложившиеся представления о социалистическом обществе, о сохраняющихся в нем противоречиях. Нетрудно было увидеть и указание на главный их источник, сокрытый в неразрешенных до конца отношениях собственности. «Исторический опыт реального социализма показывает, — писал Андропов в статье „Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР“, — что превращение „моего“, частнособственнического, в „наше“, общее — дело непростое. Переворот в отношениях собственности отнюдь не сводится к одновременному акту, в результате которого основные средства производства становятся общенародным достоянием. Получить право хозяина и стать хозяином — настоящим, мудрым, рачительным — далеко не одно и то же». Обращалось внимание и на то, что превращение «моего» в «наше» — это длительный и многоплановый процесс.

Перед вдумчивым читателем обнажалась главная болевая точка, при наличии которой все предшествующие разговоры о построении развитого социализма выглядели, по крайней мере, преждевременными. Но способы лечения еще предстояло выработать. На июньском пленуме ЦК КПСС 1983 года Андропов подчеркнул, что «мы в своем историческом развитии подошли сейчас к такому историческому рубежу, когда не только назрели, но и стали неизбежными глубокие качественные изменения в производительных силах и соответствующее этапу совершенствование производственных отношений». И далее делал ставший для многих неожиданным вывод: «Мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому вынуждены действовать, так сказать, эмпирически весьма нерациональным способом проб и ошибок».