Северный крест - Валерий Поволяев

Скоморохов — эсер, сторонник крайних мер и относился к любителям раскачивать лодку, в которой сидят не только они сами... Если уж он брался насолить англичанам, то как минимум в топках их пароходов пропадали колосники и здоровенные суда превращались в обычный лом, если уж решал избавить человека от насморка, то делал это очень решительно — отрубал бедолаге голову и выбрасывал на помойку. В этом был весь Скоморохов.

«Однако в правительство его придётся всё-таки включить, — думал Миллер, решивший произвести в правительстве кое-какие перестановки, — иначе Скоморохов не угомонится, будет склонять власти на каждом городском перекрёстке. Уж и так, вместо того чтобы ругать большевиков, Скоморохов ругает Миллера, рубит сук, на котором сидит».

Завидя Миллера, Скоморохов обязательно вставлял в глаз выпуклое стеколышко монокля и с насмешливым видом начинал рассматривать генерала.

Генералу от этой показной демонстрации, от высокомерного пренебрежения этого человека делалось противно, будто при виде раздавленного жука, и он старался не встречаться со Скомороховым взглядом.

В саду, за окном, пели птицы. По тротуару ходили, неспешно поскрипывая английскими сапогами, часовые.

Жизнь шла своим чередом. Тихо было в Архангельске.

* * *

Миноноска медленно двигалась вверх по Онеге, иногда, если позволял фарватер, прижималась то к одному, то к другому берегу, — словно бы прослушивала, ощупывала пространство стволами своих пушек. Лебедев дожидался, когда поближе подтянутся мониторы, и шёл дальше.

Из-под днища миноноски даже на малом ходу выплёскивалась длинная усатая волна, с шипеньем всаживалась в отвесные берега, совершенно безлюдные, неживые.

В одном месте, в глубине берега, среди деревьев, заметили горящий костёр. Лебедев вскинул к глазам бинокль, стараясь разглядеть костёр и людей, находящихся рядом, но ничего не было видно.

— Может быть, накрыть костёр парой снарядов, — предложил мичман Кислюк, — мои бравые канониры это сделают мигом.

— Не надо. Вдруг это не красные партизаны, а деревенские пастухи, выгнавшие скот на выпас?

— А если всё-таки партизаны?

— Отставить! — произнёс Лебедев, опуская бинокль. Достал из кармана часы. — Пора обедать. Прошу господ офицеров в кают-компанию.

Миноноска продолжала медленно плыть по Онеге дальше. Следом плелись, чихая машинами, плюясь дымом, старые пароходы, по недоразумению возведённые в ранг боевых кораблей, вызывающие ощущение досады, сочувствия и одновременно неловкости: ну зачем люди потревожили эти древние коробки? Могли бы проявить уважение к их старым ржавым костям и не прерывать их сладкого сна в онежских затонах. Спали бы и спали себе пароходы...

Кают-компанией на миноноске был обыкновенный кубрик. Обихоженный, с занавесками на иллюминаторах, с крутящимися табуретками, обитыми кожей с накрахмаленной белой скатертью, постеленной на стол.

Сели по ранжиру, как и положено: командир — в центре стола (он не любил занимать место во главе), по правую руку от него — старший офицер, по левую — старший механик, поодаль, справа — артиллерист.

Лебедев оглядел своих товарищей, произнёс:

— Неплохо бы пригласить к нашему столу командиров десанта, но... — он снова оглядел офицеров, — но есть ли смысл останавливать караван, причаливать к берегу, терять время?

— Жаль, нет катера. — Рунге смущённо покашлял в кулак: всё, что могло плавать или хотя бы держаться на воде, подчинялось ему, старшему офицеру миноноски.

Два месяца назад у миноноски в море произошла стычка с красным ледоколом.

Пушкарь с ледокола умудрился точным выстрелом всадить снаряд в борт катера, проломить его насквозь, сорвать с палубы и швырнуть в море.

Хватило всего нескольких минут, чтобы катер затонул, — на прощание он показал свой серый выпуклый борт и пошёл на дно. Сверху, с палубы было видно, как бешенная беломорская вода стремительно поволокла его в сторону — здесь были очень сильные течения, крутили море то в одну сторону, то в другую.

— Значит, обед пройдёт без командиров десанта, — подвёл итог Лебедев.

В дверь кают-компании торжественно вплыл кок, неся на руках поднос, на котором красовалась тарелка с крупной оранжевой икрой, а рядом — небольшой графин с запотевшими боками.

— Прошу побаловаться свежей сёмужьей икорочкой, — провозгласил Митька Платонов, — в Онеге удалось выловить одну зрелую рыбину.

— О! — довольно воскликнул артиллерист и потёр руки.

Лебедев, увидев графин, кивнул одобрительно и позвонил на мостик:

— Ход — самый малый!

— Икра наисвежайшая, пятиминутка, — заворковал Платонов, прыгая вокруг стола. Остановился около командира. Спросил: — Ас рыбой что прикажете сделать?

— Засоли её по-европейски, — велел Лебедев.

По-европейски — значит не только с солью, но и с сахаром, с присыпкой из укропа и петрушки, можно ещё добавить немного чёрного молотого перца либо перца серого. Красный не годится. Красный перец хорош для сала по-мадьярски. Рыба в таком засоле получается первый класс — нежная, слабосольная, она просто тает во рту. Икре-пятиминутке не уступает ни в чём.

Митька Платонов лихо щёлкнул каблуками:

— Будет сделано!

— Кок, что у нас на первое? — поинтересовался Лебедев.

— Марсельский суп-буйабесс со специями и сыром. — Митька Платонов почтительно склонился, лицо его приняло вдохновенное выражение.

— Суп-буйабесс — значит рыбный?

— Так точно! Крепкий суп из набора разных рыб.

— А на второе?

— Есть выбор. Имеются нежные телячьи котлеты под сморчковым соусом, с картофелем и шпинатом. Блюдо получилось — пальчики оближешь, — кок вытянул губы трубочкой, вкусно почмокал, — имеется также кусок оленины, запечённый на медленном огне в коньяке с чесноком на гриле, под соусом «рокфор», имеется филе сёмги, обжаренное с имбирём и кунжутом.

Митька готовно выпрямился, стал походить на официанта, желающего угодить клиенту. Лицо его не теряло вдохновенного выражения.

— Я — человек рыбный, — сказал Лебедев, — мне — сёмгу.

— Мне — телячьи котлеты, — неспешно поигрывая вилкой, произнёс Рунге.

— Мне — тоже телячьи котлеты, — сказал Кругов.

— А я попрошу у вас, кок, оленину. — Артиллерист Кислюк лихо подкрутил несуществующие усы.

Митька Платонов поклонился всем сразу и исчез.

— Люблю стервеца, — глянув вслед коку, признался Лебедев, — подаёт обыкновенную курицу с подливкой из прокисшего супа, а скажет, что это рагу из бургундских уток, запечённое с грибами в чесночно-ореховом соусе... И глазом не моргнёт.