Мир Чаши. Дочь алхимика - Филипп Крамер

Тем временем, прикрываясь сотворенным Жозефиной Щитом, наемники собрались и отбросили нападавших, перевернув расклад с ног на голову, как зеркального валета — теперь они наступали, а разбойники защищались, и, как только показалось, что последнее сопротивление сейчас будет смято, от Павлина размотался в пространство тугой поток Силы — Жозефина едва успела подставить под него Щит. Ударившись о него, направленный луч расплескался брызгами, и все члены отряда разом ощутили непонятную слабость и тяжесть в теле; даже кони начали переступать тяжело и будто нехотя встряхивать гривами. Преодолевая свою собственную немощь, девушка сложила указательные и большие пальцы ромбом перед грудью, поджав прочие к ладони, и резко развела руки — покрывало слабости спало, не успев дать нападавшим сколь-нибудь заметного преимущества, и битва продолжилась так же, как и ранее, — в пользу серебра и лазури. Разбойники, привыкшие нападать нахрапом, из засады, ничего не могли противопоставить обученным воинам в открытом бою.

Жозефина, почти лежащая на конской спине, сторожко оглядывалась по сторонам. Вот нанесенный с силой отчаяния удар разбойника приходится в щит Вита, короткий широкий меч намертво вязнет в расколотом дереве; наемник бьет копьем снизу, разворачивая тело от бедер, и его противника выносит из седла.

Сразу двое наседают на Каталин, она отбивается длинным мечом, не давая подойти и оттеснить себя. Кто-то третий взмахивает шипастым кистенем, и тот захлестывает сияющий на солнце клинок, обматывается вокруг него смертоносной змеей. Разбойники рвутся вперед, конь Каталин яростно кусается и ударяет копытами, пугая их лошадей. Воительница резко дергает рукоять к себе, понимая, что еще миг промедления — и оружием достанут уже до нее, и в этот самый миг один из топоров Лаки бьет по держащей кистень руке, а второй летит в противника Каталин.

«Что бы со мной было, если бы не эти бойцы, так случайно и счастливо оказавшиеся у меня?..»

…Краем зрения она едва успела отметить источник света совсем рядом, а тело уже разворачивалось навстречу, всаживая туда узкий и хищный древний клинок по самую рукоять. Так и осталось навеки неизвестным, что именно задумал Павлин, ибо добрые пол-локтя отточенной стали, вогнанные под ключицу, отнюдь не способствовали осуществлению какого бы то ни было замысла — а если еще и вытащить эту сталь из глубокой раны с подкрутом кистью…

Вместо того чтобы брызнуть фонтаном крови из рассеченной артерии, Павлин начал, мутнея на глазах, стекать вниз, весь как есть, вместе с одеждой, конем и упряжью; пораженные, разбойники в ужасе бросились врассыпную, кто конный, кто пеший, и теперь никакой начальственный окрик не мог бы заставить их собраться и загонять жертву.

Не дожидаясь, когда разбойники скроются из виду, Жозефина спешилась и склонилась над Шэнаном. Положила руки ему на грудь, силясь удержать ускользающую жизнь, посылая в израненное тело теплый поток животворящей Силы, серебристый с золотом для внутреннего зрения, — и раненый задышал спокойнее, ровнее, перестав походить на умирающего и перейдя от начинающейся горячки к мерному, исцеляющему сну.

Сделав для защищавшего ее бойца все, что она могла сделать прямо сейчас, Жозефина перешла ко второму безотлагательному делу — останкам Павлина. Он оставил по себе лишь густую черную лужу, обезобразившую тракт маслянистым пятном. Фердинанд уже собирал ее специальной лопаточкой в крошечный стеклянный пузырек; дождавшись, когда он закончит, Жозефина коснулась черной погани кончиком наследного кинжала. Лужа моментально стеклась в одно место и будто ввинтилась в возникшую посередь тракта воронку, не оставив ни следа на мостовой.

— Отвратительно, — пробормотала Жозефина, имея в виду сложность случая, и взглянула на мизерикордию. Древний клинок оставался так же чист, как в первый раз при знакомстве с ним, будучи вынут из ножен в кабинете нотариуса.

Атака была отбита.

Отрядные кони вышагивали по Западному тракту, подстраиваясь к неторопливой поступи пары лохматеньких лошадок. Они влекли за собой телегу крестьян, что видели бой на тракте и безоговорочно согласились помочь госпоже. В телеге на мягких, хранящих в себе муку мешках лежал раненый наемник. Переломы были достаточно серьезные, почти все его тело было спеленуто тугими повязками и зажато лубками, но теперь благодаря Жозефине он не чувствовал боли и при правильном уходе обещал непременно выздороветь — особенно учитывая, что и сейчас он негромко, в силу стиснутого повязками на переломанных ребрах дыхания, зубоскалил и на свой счет, и в сторону тех, кому придется продолжать поход. Наемники беззлобно отшучивались, предвечернее солнце проходило меж верхушек высоких елей и падало на дорогу широкими теплыми полосами, отблескивало на рукоятях клинков, зажигало пляшущие искры в глазах путников — серебро в серых, янтарь в карих, золото в зеленых. Уютное поскрипывание колес не заглушало дробный конский шаг, а вплеталось в него, как инструмент в мелодию.

Они расстались на небольшой развилке — вправо от тракта уходили две накатанные колеи. Приняв три монеты серебром, крестьяне клятвенно пообещали, что все будет в лучшем виде, и заверили, что их знахарка всенепременно обиходит раненого. На прощанье Жозефина вручила северянину короткую записку, гласящую, что нобле де Крисси благодарит наемника Шэнана за беспорочную службу, которую он был вынужден оставить в связи с серьезным ранением; никаких претензий не имею, привет Дональду Барбусу; голубой сургуч, печать дома де Крисси. Наемники тепло попрощались с боевым товарищем, Жозефина осенила его знаком Даны Исцеляющей, Фердинанд помахал рукой — и крестьяне свернули, а отряд направился дальше по тракту.

Уже по темноте они добрались до постоялого двора, где во дворе их встретил десяток насупленных мужиков с дрекольем. Откинув с лица капюшон, Жозефина заговорила:

— Приветствую, добрые люди. От кого держите оборону?

Мужики расслабились и опустили оружие, один, почти неотличимый в слабо разгоняемой факелом ночной темноте, ответил:

— Да проезжали тут разбойнички, еще и с нобле поцапались. Вы уж извините, госпожа, не слишком-то понятно было, кто припожаловал. Вовремя вы, мы как раз ворота закрывать собирались.

Несколько мужиков споро захлопнули тяжелые, на совесть сделанные створки — хорошая оборона и от лесного хищника, и от лихих людей — и заложили их обтесанным бревном. Часть прочих осталась нести дозор, а остальные сопроводили поздних гостей.

На первом этаже привычно располагался трактир — крепкие и тяжелые, основательные, чтоб не подняли для драки и не расколотили оружием или телами, столы и скамьи, стойка в глубине зала, бревенчатые стены — все без изысков, просто и добротно; разве что по стенам в качестве то ли украшения, то ли оберега от злых духов висело несколько соломенных косичек с вплетенными туда ароматными травами.

— Еду на всех в комнаты, пожалуйста.

— Конечно, — степенно поклонился трактирщик.

По совету Каталин Жозефина взяла всего две комнаты, чтобы отряд мог собраться как можно быстрее, если на них нападут.

— В большой комнате ночуют Фердинанд, Каталин, я и… — она указала на одного из наемников, — ты?..