Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище - Карен Ли Стрит

– Euphagus carolinus, или же ржавчатый трупиал. Живет в хвойных лесах Канады, а зимует у нас, особенно невдалеке от желудеплодных дубов.

– И птицелову должно быть прекрасно известно, что ржавчатые трупиалы не встречаются в Перу.

– Именно. Я полагаю, Эндрю Мэтьюз внес в дневник ошибки намеренно, а сын его их заметил, но намека понять не сумел. И, возможно, решил, что разгадку нужно искать в Чачапояс.

Предположение отца Кина выглядело вполне правдоподобным.

– И, может быть, эти ошибки – путеводные нити к какой-то сделанной там находке, из-за которой его и убили, – предположил я. – А нет ли между делавэрской чайкой и ржавчатым трупиалом чего-нибудь общего? Скажем, пристрастия к одной и той же пище? Или каких-либо свойственных обоим повадок?

– Кроме того факта, что те и другие обитают в наших краях, общего между ними, пожалуй, не много. Чайка принадлежит к отряду ржанкообразных, а трупиал – представитель отряда воробьиных…

– Однако то, что обе птицы водятся в Филадельфии, явно не простое совпадение, – сказал я.

– Над этим нужно как следует поразмыслить.

– А это что за рисунок? – спросил я, подняв со стола страницу с изображением дерева – странного, дивного дерева, растущего под сводом подземелья, почти как росток, готовый появиться на свет из семени. Корни его, извиваясь, точно осьминожьи щупальца, уходили в землю, огромные ветви тянулись к отверстию в сводчатом потолке. Длинные и узкие листья бахромою унизывали тонкие черенки, наводя на мысли о папоротниках, в гуще зелени розовели плотные грозди ягод, на ветках сидели яркие тропические птицы…

– «Schinus molle», – прочел я вслух. – Странный рисунок. Просто фантастический. Что бы это могло быть?

– Ветви и корни немедля напомнили мне о «краун бяхэ» – древе жизни из ирландских сказаний. Но ягоды и птицы… – отец Кин недоуменно пожал плечами.

– А мне это напоминает знаменитую витрину колибри из коллекции Джорджа Лоддиджса – великолепное птичье царство работы мисс Лоддиджс, порожденное скорее воображением, чем научными знаниями.

– Да, все эти птицы обитают в Перу, но вместе, конечно, не гнездятся. Вдобавок… – Отец Кин указал на колибри с парой длинных и тонких хвостовых перьев, заканчивавшихся овальными «опахалами», сидевшего недалеко от вершины. – Видите, рисунок не завершен.

Действительно, контуры птицы были обведены тушью, но перья не раскрашены акварелью, сообщавшей ее соседкам столь яркий, столь жизнерадостный вид.

– А эти рисунки еще удивительнее. Взгляните: они едва ли не примитивны.

Я указал на ряд фигурок слева от дерева, линейных рисунков, выполненных охряным мелком, очевидно, изображавших обитателей перуанских лесов – ящерицу, обезьянку и паука, следовавших строем за летящей птицей, чей длинный клюв указывал в сторону Schinus molle.

– Зачем бы Эндрю Мэтьюзу помещать в дневник столь странные рисунки, когда ему надлежало описывать и зарисовывать птиц и растения, найденные во время экспедиции?

– Полагаю, увидев их, Иеремия Мэтьюз задался тем же вопросом, – ответил мой друг. Разложив семь страниц в ряд, он окинул их долгим задумчивым взглядом и покачал головой. – Видимо, я что-то упускаю. Вы позволите еще ненадолго оставить дневник у себя, для более подробного изучения? Тут могут пригодиться кое-какие книги из нашей библиотеки.

– Да, разумеется. Сам я для разыскивания в дневнике новых неточностей уж точно не гожусь. Сказать по правде, вся эта ситуация ставит меня в тупик.

Задумавшись, я невольно бросил взгляд в сторону диорамы. Отец Кин поместил странную фигурку Хелен Лоддиджс за миниатюрный хирургический стол, и теперь кукла словно бы взирала прямо на меня: во взгляде укор, одна крохотная ручка сжимает черное перо, пальцы другой гневно стиснуты в кулак.

Пятница, 15 марта 1844 г.

Рассвет едва схлынул, и пурпур зари остыл до хладной синевы. Растянувшаяся поперек стола Катарина поглядывала на меня полуприщуренным глазом, недоумевая, отчего я в этакий ранний час – и вдруг за работой. Не в силах уснуть (столь велика была тревога о мисс Лоддиджс), я удалился в кабинет и уселся трудиться над рассказом о человеке, похороненном заживо. Не в силах хоть чем-то помочь своей благодетельнице, в эти минуты я сам остро переживал то же чувство беспомощности. Похоже, полиция, пусть и поставленная нами в известность о ее похищении, браться за дело не собиралась, а как нам с отцом Кином выяснить, кто мог украсть гостью, я себе просто не представлял. К тому же теперь ее утверждение, будто Иеремия Мэтьюз убит, казалось вполне достоверным, отчего ситуация выглядела еще более угрожающей.

Протянутая лапа Катарины коснулась края страницы, над коей нависло мое перо. Подняв голову, я обнаружил, что оба ее зеленых глаза устремлены прямо на меня. Казалось, кошачий взгляд исполнен неподдельного сострадания.

– Мы должны что-то предпринять, – негромко сказал я Катарине. – Но мне ничего не приходит в голову.

Тут мысли мои прервал яростный стук в парадную дверь. Катарина нырнула под стол, а я вскочил на ноги, нимало не сомневаясь, что меня ожидают зловещие новости. Кто это? Злоумышленник, явившийся требовать выкупа, или – хуже того – вестник с горестными новостями о том, что мисс Лоддиджс уже не спасти?

Поспешив вниз, я достиг двери одновременно с Сисси.

– Позволь мне, – негромко сказал я. – Это может оказаться небезопасно.

Сисси подалась назад, прочь от дверей, однако осталась в прихожей, исполненная решимости узнать, кто мог явиться к нам на порог столь неожиданно. Сделав глубокий вдох, дабы успокоить нервы, я отворил дверь и увидел перед собою мальчишку лет этак четырнадцати. Лицо его было искажено страхом.

– Мистер По?

– Да.

– Меня послал отец Нолан. Там… отец Кин… с ним случилось что-то ужасное. Вы не могли бы пойти со мной в школу?

Я повернулся к Сисси. Та подала мне пальто и шляпу.

– Ступай.

– Надо спешить, – поторопил меня мальчишка. – Отец Нолан с меня слово взял.

Мы с ним пустились бегом и остановились лишь у стен Святого Августина. Приближаясь к дверям академии, я по-прежнему оставался в полном неведении о случившемся: добиться ответа от перепуганного мальчишки оказалось невозможно.

– Отец Нолан ждет в библиотеке, – сообщил он.

– Библиотеку я отыщу сам.

Мальчишка с явным облегчением вздохнул и исчез прежде, чем я успел его поблагодарить.

В пустом коридоре царила тревожная, гнетущая тишина. Беспокойно расхаживавший у входа в библиотеку отец Нолан поманил меня внутрь и затворил за мной дверь. В академии он ведал библиотекой – весьма почтенная должность, учитывая качество и престиж библиотеки Святого Августина как средоточия знаний. Не стоило бы и говорить, что человеком он был весьма ученым, и я не раз удостаивался весьма плодотворных бесед с ним на самые разные темы. Сегодня обычное выражение мягкого сострадания на его лице сменилось глубокой скорбью.