Нежное солнце Эльзаса - Диана Машкова

— А, так это ж элементарно. — Я немного успокоилась. Выделила «соскочивший» абзац, выставила на панели инструментов «Times New Roman», размер 14, как и в остальном тексте, и собралась уже встать и уйти, как почувствовала, что кресло медленно, но настойчиво едет назад. Ну и я вместе с ним, несмотря на внутренний протест и поселившийся в груди испуганный холод.

Петр Кузьмич выкатил меня из-под прикрытия массивного рабочего стола, развернул к себе, наклонился и начал целовать. Я дернулась и застыла. Мысли скакали в голове, как бешеные блохи: буду сопротивляться — выгонит с работы, буду терпеть и морщиться — тоже не поздоровится. Что делать-то, что?!

— Я за тобой три года внимательно наблюдаю, — шеф задыхался от вожделения, — ты молодец. Целеустремленная. Не трепло.

— Н-но вы ж-ж-ж н-н-е… — я все никак не могла сообразить, что делать дальше.

— Кстати, — Петр Кузьмич решительно прервал мое бессмысленное жужжание, — дашь потом еще разок свой бизнес-план посмотреть? Что-то я в прошлый раз сути не уловил.

Он точно знал, куда бить. Он вообще все на свете знал и как никто другой манипулировал людьми. После упоминания о бизнес-плане в голове пронеслась какая-то мутная, в обычных обстоятельствах ненавистная мною женская народная мудрость: «От меня ж не убудет», и я начала робким языком, попавшим нежданно-негаданно в царственный рот всемогущего Петра Кузьмича, отвечать на поцелуй. Шеф воспрял духом и, схватив меня огромными ручищами за талию, выдернул из кресла. Я стояла перед ним, покачиваясь, как былинка, обняв его за потную шею. Когда он протиснул широкую ладонь в мои брюки, а заодно и сразу в трусы, я представила себе, что стою связанная по рукам и ногам. Что, как бы я ни желала, прочные путы не дадут мне пошевелиться. И если уж я оказалась в таком положении перед этим человеком, он имеет надо мной полную власть, имеет право делать все. Ладонь его добралась до цели и с силой сжала меня в горсть. Кажется, я потеряла сознание — то ли от боли, то ли от невесть из каких уголков сознания вынырнувшего вожделения…

После этого случая работать с шефом стало несравненно легко. Петя теперь чаще улыбался, никогда меня не ругал, вместо «Ты опять, деточка, забыла» говорил: «Ритонька, мы с тобой вот что не вспомнили». И все в таком духе. Человека как подменили. А я глупо радовалась его обновленному состоянию. Да что там, радовалась — гордилась как последняя дурочка, приписывая все положительные перемены в нем исключительно себе! Мы оставались в его кабинете каждый вечер. Он выплескивал в меня все накопившееся за день: усталость, радость, злость, успех, раздражение, страсть. Он старательно и умело доставлял наслаждение мне. Сложно сказать, превратилось ли мое отношение к нему в любовь, но что-то очень похожее на это чувство было. Правда, не так уж долго.

По отношению к близким людям Петр Кузьмич оказался заботливым и нежным человеком. Только теперь я начала понимать, о чем говорил мой однокурсник Ярик, когда утверждал, что у него замечательный отец, каких еще поискать. Петя, случайно узнав, что я недавно меняла квартиру и у меня остались долги, тут же выдал мне нужную сумму. Я отказывалась брать, но он настоял — говорил, что обижу его отказом. Он и просто так стал часто «подкидывать» мне деньги: то в ящик письменного стола, то под клавиатуру компьютера — кажется, это доставляло ему удовольствие.

Какое именно удовольствие заключалось в оплате чужих услуг, я поняла, только когда сама стала пользоваться мальчиками легкого поведения. Похоже, это мое желание чувствовать перед другими свое превосходство, прежде всего материальное, только усилилось и приобрело новую форму в общении с Егором: мне безумно нравилось везде за него платить.

А тогда я лишь удивлялась, откуда такая щедрость, и вздыхала: «Эх, где ж ты раньше-то, милый, был?» Когда я как одержимая экономила каждую копейку, не позволяла себе купить лишнюю пару чулок, не говоря уж об остальном. Теперь деньги полились, в моем понимании, рекой — я даже практически не тратила свою зарплату: в этом не было никакой нужды. Купила на Петины подношения новую мебель в нашу с мамой квартиру, начала хорошо и дорого одеваться, приучила себя к фитнес-клубам и салонам красоты. А Петр Кузьмич в свою очередь гордился переменами во мне. «За последние полгода ты просто расцвела, красавицей стала. Это потому, что ты меня полюбила, правда?» — заискивающим тоном вопрошал он. «Конечно, правда!» — ответствовала я, не в силах, однако, сдержать кривой улыбки. Да если б у меня два года назад не было всех этих денежных, семейных и прочих проблем, я б такой юной красоткой была, закачаешься! И не сидела бы в твоей приемной с серым от усталости и недоедания лицом, завязанными в узел от отсутствия возможности подстричься волосами и в дешевеньких, с рынка, костюмах. Идиот! И все равно я его почти любила.

О предстоящем собрании акционеров Петр Кузьмич меня заранее не предупредил — о том, что мне предстоит выступить с докладом по своему бизнес-плану, а еще лучше сделать для наглядности презентацию в Power Point, я узнала, когда печатала под его диктовку служебную записку на имя генерального директора. На словах «Прошу Вас включить в повестку дня очередного собрания акционеров презентацию проекта продвижения компании «РусводК» на рынок Германии. Докладчиком прошу назначить Рубину Маргариту Семеновну» я запнулась пальцами о клавиши и застыла.

— Как?! — других слов у меня не находилось.

— Так, — Кузьмич пожал плечами. — Я все прочитал. Неплохая работа. Не хоронить же ее — пусть дедушки наши поразмыслят. Думаю, заинтересуются.

— Но я не умею перед людьми! — я хотела сказать, что не смогу так вот запросто встать перед многоуважаемым собранием и вещать как ни в чем не бывало.

— Да брось ты! — отмахнулся шеф. — Диплом в университете защищала? То же самое. Только намного проще: никто тебя по теории гонять не будет.

— Господи, так ведь там же небожители, полубоги, ты что, не понимаешь?! — от волнения я перешла на «ты», чего никогда не позволяла себе в рабочей обстановке.

— Это что, оскорбление?! — Кузьмич возмутился. — Ты забыла — я-то ведь тоже постоянно присутствую на совещаниях акционеров. И ничего. Не слишком-то ты меня застеснялась.

— Простите, Петр Кузьмич, — я взяла себя в руки. — Обязательно подготовлюсь и выступлю.

— А я и не сомневался, — Петя развернулся на каблуках и зашел в свой кабинет.

В конференц-зале все было готово к проведению годового собрания акционеров. Папки с логотипом компании перед каждым креслом, бутылки «Перье», стаканы. Огромный белый экран натянули у дальней стены. У входа поставили крошечный стол с ноутбуком и проектором — мое лобное место. Я, в лучшем своем костюме и дорогих туфлях на «шпильке», дрожала как осиновый лист. В зал не заходила — во-первых, многоуважаемые гости еще только собирались, и во-вторых, слушать все, что будет сказано на собрании, мне не полагалось. Когда придет время, секретарь меня вызовет. Все просто. Я же не одна из них — так, девочка по вызову.

Вот уж чего не помню, так это как я защищала свой проект. Как дрожащие пальцы попадали по клавишам и меняли на экране графики, разноцветные кружочки, пирамидки, таблички — наглядные уловки маркетологов, желающих запудрить людям мозги и привлечь к своим словам внимание. Как дрожащие губы произносили въевшиеся за время написания проекта в плоть и кровь слова. Как глаза тщетно скользили по пуленепробиваемым лицам седовласых хозяев жизни в надежде уловить хоть лучик одобрения, хоть каплю сочувствия. Ой, наивная! Испытание подошло наконец к концу. Никто не задал мне ни единого вопроса, никто в знак понимания не кивнул — меня просто вежливо выперли из кабинета, чтобы «обсудить». На вопросы, я так думаю, должен был ответить более близкий им по рангу Петр Кузьмич. Он же козявку никому не известную на собрание притащил — с него и весь спрос. Окончания заседания я ждала с еще большим волнением, чем его начала, — ушла к себе и теперь, не скрывая нервного состояния, мерила шагами свой закуток, то и дело забредая в кабинет шефа, не хватало свободного пространства.