Человек, упавший на Землю - Уолтер Тевис

Лаборатория была пуста: как хорошо, что он догадался разогнать ассистентов! Брайс пошел прямиком в проявочную, даже не включив отопление, хотя лаборатория уже остыла. Просто не стал снимать пальто.

Когда он вынимал негатив из емкости с газовым проявителем, руки тряслись настолько, что вставить пластинку в машину он смог лишь с трудом. Но справился.

Когда он щелкнул выключатель на проекторе и посмотрел на экран на дальней стене, дрожь прошла, а дыхание стеснилось в горле. Целую минуту Брайс смотрел, не в силах отвести глаза. Затем круто развернулся и вышел из проявочной в лабораторию – огромную длинную комнату, теперь абсолютно пустую и очень холодную. Он насвистывал сквозь зубы, по какой-то причине выбрав мелодию «Если б вы знали Сьюзи, как я знаю Сьюзи…»[19].

И тут, один в лаборатории, он засмеялся – тихонько, но вслух.

– Да, – сказал Брайс, и слово прыгнуло обратно, отразившись от дальней стены, над стойками для пробирок и бунзеновскими горелками, колбами и тиглями, муфельными печами и аналитическими установками.

– Да, – повторил он. – Да, сэр. Румпельштильцхен.

Прежде чем вынуть пластинку из проектора, он вновь изучил изображение на стене – обрамленная слабым контуром кресла невозможная костная структура в невозможном теле: ни грудины, ни копчика, ни ложных ребер, хрящевые шейные позвонки, тонкие, острые лопатки, сращенные второе и третье ребра. Боже мой, думал он, боже мой. Венера, Уран, Юпитер, Нептун или Марс. Боже мой!

Он ясно видел в самом уголке кадра крошечные буковки: «У. Э. Корп.». И их значение, известное ему с того времени, как он впервые попробовал установить происхождение той цветной пленки, более года назад, явилось ему серией пугающих смыслов: Корпорация «Уорлд энтерпрайзес».

Во время полета они почти не разговаривали. Брайс пытался читать какие-то брошюры по металлургии, но обнаружил, что не может сосредоточиться, постоянно сбивается на посторонние мысли. Время от времени он поглядывал через узкий проход – туда, где сидел Ньютон со стаканом воды в одной руке и с книгой в другой. Томик назывался «Избранные стихотворения Уоллеса Стивенса»[20]. Лицо Ньютона было безмятежным; казалось, он целиком погрузился в чтение. По стенам салона висели большие цветные фотографии водных птиц – журавлей, фламинго, цапель, уток. Еще в первый раз, когда летел на этом самолете к месту строительства, Брайс оценил вкус, с которым были подобраны снимки; теперь же они смущали его, казались почти зловещими. Ньютон прихлебывал воду, переворачивал страницы, раз или два улыбнулся в сторону Брайса, но ничего не сказал. В иллюминаторе позади Ньютона виднелся квадрат грязно-серого неба.

Меньше чем за час долетели до Чикаго, еще минут десять заняла посадка. Они вышли в неразбериху серых машин, спешащих людей, грязного подмерзшего снега. Мешком иголочек ударил по лицу ветер. Брайс уткнул подбородок в шарф, поднял воротник пальто, надвинул шляпу пониже. Оглянулся на Ньютона. Даже тот, похоже, испытывал неудобство от холодного ветра, потому что засунул руки в карманы и морщился. На Брайсе было тяжелое пальто, на Ньютоне – твидовый пиджак и шерстяные брюки. Странно было видеть его одетым таким образом. «Интересно, как бы он выглядел в шляпе?» – подумал Брайс. Марсианин, наверное, должен носить котелок.

Серый тягач оттащил самолет со взлетной полосы. Изящный самолетик, казалось, следует за тягачом нехотя, раздраженный позорной необходимостью оставаться на земле. Кто-то крикнул: «Счастливого Рождества!» – и Брайс вдруг вспомнил, что сегодня действительно Рождество. Ньютон, погруженный в свои мысли, прошел мимо него, и Брайс побрел вслед, медленно и осторожно переступая через плато и кратеры наста, похожего на грязно-серый камень, лунную поверхность.

В здании аэропорта было жарко, потно, шумно, суетливо. В центре зала ожидания вращалась гигантская пластиковая ель, украшенная пластиковым снегом, пластиковыми сосульками и зловеще мигающими огоньками. Сквозь гул толпы прорывалось «Белое Рождество» в исполнении невидимого слащавого хора под колокольчики и электронный орган: «Я мечта-а-ю о белом Рождест-ве-е-е…» Милая старая святочная песня. Из спрятанных где-то труб распространялся аромат хвои – или хвойного ароматизатора, как в общественных туалетах. Пронзительноголосые женщины в мехах стояли группами, мужчины целеустремленно проходили по залу, таща чемоданы, свертки, фотоаппараты. В дермантиновом кресле скорчился пьяница с опухшим лицом. Рядом с Брайсом один ребенок с чувством заявил другому: «Сам такой!» Ответа Брайс не расслышал. «Да будет ваш день веселым и светлым, а каждый рождественский праздник – белым!»

– Машина должна ждать у входа, – сказал Ньютон, и что-то в его голосе заставило предположить боль.

Брайс кивнул. Они молча прошли сквозь толпу наружу. Морозный воздух принес облегчение.

Шофер в униформе распахнул дверцу. Когда они залезли внутрь и устроились поудобнее, Брайс спросил:

– Ну и как вам Чикаго?

Ньютон секунду смотрел на него и потом сказал:

– Я забыл о людских толпах. – Затем с натянутой улыбкой процитировал Данте: – «Ужели смерть столь многих истребила?»[21]

Брайс подумал: «Если вы – Данте среди про́клятых (как, оно, наверное, и есть), то я – ваш Вергилий».

Они съели ланч в номере отеля и спустились на лифте в вестибюль, где прохаживались участники конференции, старавшиеся выглядеть довольными и вальяжными. Вестибюль был обставлен мебелью из алюминия и красного дерева в современном японском стиле, имитирующем элегантную простоту. Несколько часов они провели в разговорах с людьми, с которыми Брайс был шапочно знаком (большинство из них ему не нравились), и нашли троих, заинтересовавшихся предложением Ньютона поработать на него. Назначили им собеседование. Сам Ньютон говорил мало; он с улыбкой кивал, когда их знакомили, иногда вставлял реплики. На него оборачивались (весть о том, кто он такой, быстро обежала вестибюль), однако Ньютон как будто не замечал любопытных взглядов. Брайсу отчего-то показалось, что он держится натянуто; тем не менее бесстрастное лицо Ньютона ни разу даже не дрогнуло.

Их позвали на вечеринку с коктейлями, устроенную ради снижения налогов некой проектировочной фирмой, и Ньютон ответил согласием за обоих. Пригласивший – человек с лицом хорька – очень обрадовался и сказал, глядя вверх на Ньютона, который был на голову его выше:

– Это большая честь для нас, мистер Ньютон. Большая честь – иметь возможность поговорить с вами.

– Спасибо, – ответил Ньютон с неизменной улыбкой. Затем, когда человек отошел, сказал Брайсу: – Я бы хотел прогуляться. Вы со мной?