Креативщик - Анна Борисова

И что вы думаете? Больной этот отказывается. Зачем, говорит, мне такая жизнь, если я себя буду сволочью чувствовать. Такой, представьте себе, болван.

Защита, естественно, собирает медицинские справки, подает в суд ходатайство на изменение меры пресечения. Адвокаты понимают, что ни черта из этого не выйдет, но такая у них работа.

И вот мой Екклесиаст попадает, как кур в ощип, на рассмотрение этого несчастного ходатайства. То есть, кажется, рассматривали уже апелляцию в горсуд на отказ в удовлетворении. Короче говоря, заболел там один из членов судейской коллегии, а больше назначить было некого.

Пустая, бессмысленная процедура. Екклесиаст сидел на своем месте, в мантии. Старался не слушать адвокатов, чтоб больше нужного не расстраиваться. Заключение врачей, справки всякие, то-сё. На скамье — задержанный. Бледный, под глазами круги. На него никто не смотрит.

Прокурор тоже зачитывает бумагу, у него свои медики. Выпускать гражданина такого-то из-под стражи нельзя — скроется от следствия.

Тот с места кричит:

— Куда? На кладбище?

Судья призывает к порядку. Бодяга продолжается.

Что произошло дальше, я объяснить затрудняюсь. Лучше прочту, как это излагает сам Екклесиаст».

Терапевт снова стал смотреть на экранчик.

«— …На улице солнце яркое. В зале духота. Председательствующий показал приставу на окно. Тот подошел, створку открыл. Дверь тоже слегка. Чтоб сквозняк. Стало немножко посвежей. Но окно поскрипывает, створка туда-сюда ходит. И солнечные зайчики от стекла. Один ерзает по лицу подследственного. Он жмурится, но лица не закрывает и не отодвигается. Я думаю: «Совсем у парня сил нет, даже руку поднять трудно». Кольнуло меня слегка, но я поскорей отвернулся. Когда, думаю, эта тоска кончится. Ведь всем все ясно, только зря беднягу мучаем. Ехал бы уже в камеру, хоть прилег, что ли.

Наконец стороны высказались. Удаляемся на совещание. Сели в комнате, председатель говорит: «Кофейку попьем и назад. Чего тут обсуждать. Пятый час уже, сегодня пятница, погода такая классная. Сейчас пошабашим, и можно на дачу».

Сволочь — пробы ставить негде. Дача у него в Репино, был я там один раз. Пятьсот лет судье надо зарплату копить, чтоб такие хоромы построить.

Сидим, пьем кофе. Второй заседатель анекдот рассказал. Смешной. Или грустный, не знаю. Может, еще и в анекдоте этом дурацком дело, не знаю. Совпало: анекдот и зайчик. Сейчас расскажу анекдот, сами поймете. Про солонку, не слыхали?

Как помирает один никчемный мужичонка, всю жизнь попусту небо коптил. Попадает на тот свет и спрашивает у Бога: «Господи, скажи, ну чего ради я на свет родился? Неужто был в моем существовании хоть какой-то смысл?» Бог ему: «Конечно, сын мой. У меня иначе не бывает. Помнишь, в шестьдесят девятом ты в Гурзуфе отдыхал?» «Помню, Господи». «А как вечером 27 июля познакомился с блондинкой из Кременчуга и с ней в ресторане «Якорь» сидел, ужинал, помнишь?» «Что-то припоминаю, смутно». «А как за соседним столиком сидела женщина с бледным лицом, всё курила сигарету за сигаретой, а потом попросила тебя солонку передать?» «Нет, Господи, не помню». «Зря. Для этого ты на свет и появился».

Посмеялись они, а мне не смешно. Тошно как-то, дышать нечем. В солнечном луче пылинки пляшут. Подношу ко рту чашку, во второй держу блюдце. Зайчик от ложечки прыг — мне в глаз. Я прищурился, и вдруг — не поверите — само собой с губ сорвалось.

А давайте, говорю, его выпустим.

Они сначала не поняли. Я и сам, честно, обалдел. Но слово не воробей. Начинаю аргументировать: так-то и так-то, адвокат совершенно прав, на основании статьи такой-то, даже гуманные соображения приплел.

Председатель мне мягко:

«Принято решение. На высоком уровне. Не нам его менять».

А я уже удила закусил. Про независимость судебной власти ему гоню, про совесть. По полной программе.

Он начал злиться, но пока сдерживается.

— Не мне вам объяснять, что нет у нас никакого независимого суда. Эти игрушки созданы для более развитого уровня демократии. У нас же пока период государственного контроля, по всей вертикали, сверху донизу. Мы все одна команда, государственные служащие: что прокуроры, что судьи. Нужно сначала приучить нашу разгильдяйскую страну к дисциплине и ответственности, а потом уже вожжи ослаблять.

Ах ты, думаю, государственник херов. Хапуга! Ездишь на «мерседесе», дача на заливе, дочка в Англии учится в частной школе, сам метишь в председатели горсуда. Но вслух ничего такого, конечно, не говорю. Продолжаю блеять про милосердие. С таким диагнозом даже осужденных из мест заключения комиссуют, а этот ведь только еще подследственный, и обвинительная база очень слабая.

Надоело председателю со мной препираться. Говорит, вкрадчиво так:

— Хотите особое мнение? Ваше право.

И уверен, гнида, на сто процентов, что я спасую. По нынешним временам особое мнение в таком деле — это скандал неслыханный, конец всему.

У меня внутри все сжалось. Вдруг слышу собственный голос, очень отчетливо: «Особое мнение заявлять не буду, но все-таки это как-то не по-человечески». А сам еще ни слова не произнес, зубы сжаты. Было это уже, было! Дежа вю. То бишь, дежа векю!

Затрясло меня. И я сказал — медленно, громко:

— Вот именно. Мое право. Я напишу особое мнение.

И будто звон какой-то в ушах… Даже не знаю, как описать. В детстве, бывало, нырнешь с вышки — я любил, хорошо прыгал — уйдешь глубоко под воду, потом вверх, вверх, воздуха не хватает, выскочил на поверхность — и первый вдох…»

Ретурнист оторвал взгляд от блокнота.

«Дальше он тут пытается передать свои ощущения от преодоления «точки возврата», но рассказчик из Екклесиаста, как вы могли заметить, так себе. Искусством словесной метафоры он, во всяком случае, не владеет. Поэтому я своими словами.

В судейской комнате он пережил классический катарсис. Ощущение, которое испытывает душа, вырываясь из колеи, наезженной за предыдущие жизни, многократно описано в специальной литературе. Это вроде второго рождения на свет. Не буду тратить время.

Совещание продолжалось долго. Председательствующий попросил другого заседателя выйти и накинулся на Екклесиаста. На «ты», да с матом, да с угрозами. А Екклесиасту было все равно. Он прислушивался к тому, что у него внутри происходило.

Никакого особого мнения ему в результате написать не дали. Просто перенесли заседание, а на следующее назначили другой состав судей. Так что больному Екклесиаст все равно не помог. Зато себе навредил по полной.

С работы ему надо уходить, это без вариантов. А куда? В адвокатуру? Но у него ни опыта, ни сноровки, да и возраст уже не тот, с нуля начинать. И потом, хороший адвокат сегодня — это кто? Тот, кто знает, кому и сколько заносить. Это уж точно не по части моего пациента. Опять же, среди судей, с которыми адвокату надо договариваться, у него теперь понятно какая репутация.