Человек за шкафом - Олег Рой

Андрею родные тоже писали, рассказывали, что все в порядке, что все здоровы и благополучны. Однако на деле это было совсем не так – Степан Егорович начал сдавать буквально на глазах. Начавшаяся перестройка и перемены, которые происходили в стране на его глазах, нравились старику все меньше и меньше. Будучи человеком старой закалки, Назаров не привык оценивать власть, верно служил и Сталину, и Хрущеву, и Брежневу, а после смерти «бровеносца» принял как должное и Андропова, и Черненко. Однако с политикой пришедшего следом за ними Горбачева Степан Егорович в глубине души не был согласен. Ну что за нелепость – вводить сухой закон в такой стране, как Россия?! Ясно же, что всегда пили и все равно будут пить, несмотря на запреты, – только тайно, в обход закона. Раньше алкоголь всегда был верной статьей государственных доходов, а теперь, когда ни вина, ни водки уже просто так стало не купить, народ, чтобы не стоять в километровых очередях, начал гнать самогонку да травиться всякой химией. Ну что в этом хорошего, спрашивается? Или взять эти кооперативы, которым в последние годы дали зеленый свет, – это ж, получается, открыли прямую дорогу всякому жулью, ворам, цеховикам и спекулянтам! А пресловутая гласность, с которой все так носятся? Разве ж можно давать людям полную свободу слова – это ж неизвестно до чего они договорятся! А это заигрывание с Западом, в которое вдруг ударилось советское руководство? Ребенку же ясно, что капиталистические Америка и Европа как были, так и всегда будут нашими идеологическими врагами, и тут ничего не изменится. Так что из всех лозунгов и нововведений начавшейся перестройки Назарову пришлось по душе только «ускорение», но о нем как-то очень быстро забыли.

И черт его знает, к чему это все приведет… Привыкший к четкости, ясности и стабильности, Назаров принимал все изменения слишком близко к сердцу – в прямом и переносном смысле этих слов. Рассматривая его кардиограмму, врачи качали головами, рекомендовали снизить нагрузки и категорически запрещали волноваться – но как можно не волноваться, когда в стране такая обстановка? В результате через несколько месяцев после того, как Андрюшка ушел в армию, со Степаном Егоровичем случился первый инфаркт. С ним Назаров еще с грехом пополам справился. Но следом, примерно через полгода, его накрыл новый сердечный приступ – и тот уже оказался сильнее старого боевого генерала. Ночью Степана Егоровича увезли на «Скорой», но в больницу доставить не успели – несмотря на все усилия врачей, он скончался в машине, которую они с Татьяной по привычке называли «каретой».

Пятнадцатилетний Антоша сильно переживал из-за смерти любимого деда, который был для него одним из немногих близких людей. Степан Егорович всей душой любил младшего внука, хоть иногда и посмеивался над ним, но чаще серьезно говорил, что Антоша ребенок непростой, тонко чувствующий и способный многое изменить в этом полном страданий мире. Кто теперь скажет о нем что-то подобное? От мысли, что он уже никогда не увидит деда, Антона охватывало бессильное оцепенение.

Он еще не успел опомниться от потрясения, вызванного разлукой с братом, первой потерей в его жизни, и тут – смерть деда. Все это было для него ужасно: открытый гроб, в котором лежит дедушка, похожий не на себя, а на какую-то восковую куклу, цветы, венки, награды на красных подушечках, толпы людей, пришедших попрощаться, надрывные речи, слезы… Музыка, музыка, траурная музыка, которая рвет душу в клочья… И бабушка, баба Таня, его музыкальный гений, склонилась над гробом. Она не плакала, но на ее лицо было страшно смотреть.

После поминок бабушка слегла и уже больше не встала. Сначала родные надеялись, что через несколько дней ей все же станет лучше. Ольга взяла на работе отпуск, чтобы ухаживать за матерью, приглашала к ней лучших врачей, те диагностировали предынсультное состояние и выписывали горы лекарств. Татьяна послушно принимала их, но ничего от этого не менялось, ей делалось только хуже и хуже. На девятый день после смерти Степана Егоровича у нее пропала речь, Татьяна сделалась вялой, апатичной, безразличной ко всему, перестала узнавать близких. А ровно на сороковой день заснула рано вечером и утром уже не проснулась. Верная жена, всю жизнь следовавшая за мужем, она отправилась за ним и на тот свет. Так и оказались на Новодевичьем кладбище рядом две могилы Назаровых: Степана и Татьяны.

С тех пор как Андрей ушел в армию, Илья все реже стал бывать дома, в присутственные дни задерживался на работе допоздна, в неприсутственные и даже выходные пропадал в библиотеках. Он говорил, что работает над докторской диссертацией, но Оля сомневалась в его искренности и делилась своими подозрениями с матерью и Катериной. А что, если обманывает? Что, если завел другую – помоложе, покрасивее? Мама и домработница в ответ уверяли ее, что она ошибается и нечего себе придумывать всякие ужасы. Просто Илья таким образом пытается справиться с тревогой за сына – вот и уходит с головой в работу.

Оля приходила домой не поздно, но всегда какая-то вымотанная, нервная, потерянная. Она переживала из-за старшего сына, воюющего в Афгане, и все еще не могла оправиться после смерти обоих родителей. Антон понимал ее, чувствовал волнение матери, боль ее потери. Но совершенно не знал, что ей сказать, чем утешить, как помочь. Антон привык воспринимать родителей как людей сильных, знающих ответ на любой вопрос и способных решить любую проблему. Видеть растерянность матери и отца было невыносимо – словно земля уходила из-под ног. Антон был очень зависим от своего окружения и куда острее воспринимал малейшие изменения, которые происходили в жизни родных. Он написал бы музыку, которая сразу бы вернула матери душевный покой, но музыка не писалась, и это Антона очень пугало. «Если я не буду писать музыку, кому я буду нужен, чем оправдаю то, что появился на свет, что живу – вот такой странный?» – думал Антон.

Конечно, две смерти подряд стали ударом для всей семьи. Но, пожалуй, тяжелее всех перенесла потерю Катерина, помощница по хозяйству, верой и правдой служившая Назаровым больше сорока лет. Она сама была уже немолодой женщиной, за семьдесят, здоровье ее резко пошатнулось, и Оля с Ильей, посовещавшись, постарались как можно более деликатно отправить ее на покой. Для самой Кати это, конечно, стало облегчением, все же в таком возрасте уже тяжело вести хозяйство в большой семье. Но вот об Антоне никто в тот момент не подумал – и совершенно зря. Бойкая татарка Роза, занявшая освободившееся место домработницы, не стала для него близким человеком, да и совсем не стремилась к этому. Она все время торопилась к собственной немаленькой семье и норовила как можно быстрее переделать все дела и убежать, так что Антоша теперь на целые дни оставался совершенно один. Когда папа и мама уходили на работу, он уходил к себе за шкаф и часами стоял там, прижавшись лбом к его задней стенке, и думал, думал, думал… Места за шкафом, чтобы сесть на пол, как в детстве, уже не хватало, однако это не мешало Антону проводить в своем убежище по несколько часов. Его мир разделился пополам. За шкафом оказалось безопасной зоной, это были его владения, куда не могло проникнуть никакое зло. Все остальное пространство сделалось враждебным. Внешний мир неожиданно оказался настолько жесток, что отнял у него дорогих сердцу людей. Бабушку и дедушку он забрал навсегда – но, по крайней мере, Андрея должен был через некоторое время вернуть. Антон расчертил лист ватмана на ровные клетки, написал на них, сколько дней осталось, по его мнению, до возвращения брата, и каждое утро вычеркивал очередную клетку.