Манхэттенский охотничий клуб - Джон Соул

С тех пор как беглецы услышали выстрел, а затем крик и двинулись налево, они продолжали идти только вперед. Туннель, пока еще достаточно высокий, чтобы Джефф мог шагать, выпрямившись во весь рост, наверное, продолбили в скале. В нем были проложены большие трубы. Джефф был уверен, что это водопроводная магистраль. Ему почему-то казалось, что они двигаются либо на север, либо на юг, под одной из авеню.

Не под Центральным парком, потому что там проложены туннели для пригородных поездов, отправляющихся от вокзала Гранд-Сентрал.

«Если, конечно, мы не находимся к югу от станции. Ведь все пригородные поезда, кажется, идут в северном направлении».

Джефф напрягся, пытаясь вспомнить. Но в течение дня в город прибывало и отправлялось огромное количество поездов, и не только с вокзала Гранд-Сентрал, но также и с Пенн-стейшн[8]. А кроме того, существует метро. Так что под городом в различных направлениях проложено сотни туннелей.

Неожиданно ему вспомнились лекции по городской инфраструктуре, которые в осеннем семестре читал профессор Филмор, крупный специалист по градостроительству. Это все происходило в другой жизни, необыкновенно счастливой, когда они с Хедер коротали вечера в его маленькой квартирке на Сто девятой улице, недалеко от Бродвея. Жизни, настолько далекой, что теперь воспоминания о ней казались Джеффу совершенно нереальными.

Вдруг он отчетливо услышал голос профессора.

«То, что творится под улицами Манхэттена, на самом деле не известно никому. Частично, возможно, ситуацию знают многие – есть карты систем водоснабжения, электроснабжения, газовых магистралей, путей пригородных поездов и поездов метро. Но достаточно подробной карты всей системы в целом не существует».

Луч фонарика, который держал в руке Джаггер, начал тускнеть. Джефф следовал за ним, то и дело посматривая наверх в поисках колодца, ведущего на поверхность.

И вот сейчас прямо над головой он увидел узкий ствол с ржавой лестницей, прикрепленной к сгнившему бетону.

– Один из нас поднимется и посмотрит, куда она ведет, – сказал он.

Джаггер мотнул головой.

– Я не пойду. Это опасно.

– Но ведь нельзя же все время просто идти. Рано или поздно нам все равно придется подняться наверх.

Джаггер вгляделся в жерло колодца.

– Похоже, эта лестница никуда не ведет.

– Как никуда? Колодец обязательно должен куда-то выходить, иначе зачем же он здесь? – Джефф схватился за нижнюю перекладину лестницы. – Подтолкни меня.

Джаггер поднял его с легкостью, как младенца, на высоту, достаточную, чтобы можно было поставить ногу на нижнюю перекладину.

– Теперь погаси фонарь, – сказал Джефф, включая свой. – Не стоит зря расходовать батарейки.

– А если ты не вернешься? – спросил Джаггер.

– Вернусь, – ответил Джефф. – Ты думаешь, мне хочется выбираться отсюда одному? Жди, я спущусь через пару минут.

Джефф начал подниматься по проржавевшей лестнице. С каждым шагом ствол становился все уже и уже. Джефф вдруг почувствовал, что задыхается; его охватил ужас.

«А вдруг я здесь застряну?»

Чем выше он взбирался, тем сильнее накатывала клаустрофобия. Тело покрылось холодным потом, сердце бешено колотилось, казалось, что грудь сдавил удав.

Джефф замер, прислонившись к лестнице. Через полминуты ему наконец удалось собрать волю в кулак и подавить нарастающую панику. Он продолжил подъем.

Неожиданно наверху в темноте что-то зашевелилось. Он посветил фонариком. Вспыхнули два красных глаза. Где-то в полутора ярдах над ним сидела крыса!

Джефф невольно дернулся, пытаясь отстраниться от этой мерзости, и больно ударился коленом о перекладину лестницы. Крыса оскалила зубы и зашипела, а потом исчезла так же внезапно, как появилась. Джефф заволновался.

«Куда она подевалась? Куда? Ну конечно, эта тварь лезет вниз. На меня!»

В отчаянии он светил фонариком во всех направлениях и вдруг наверху, примерно в том месте, где сидела крыса, обнаружился проход, который вел куда-то вбок. Вновь пробудилась надежда, почти погашенная приступами клаустрофобии, и Джефф начал карабкаться, пока не открылся еще один проход.

Впереди виднелось что-то, моментально рассеявшее остатки смятения. Это был свет. Да, да, далеко впереди, едва различимый, но свет! В этом не было никаких сомнений.

Наконец-то выход найден!

– Отваливай, Джинкс. Ты же знаешь правила. Давай, пошла отсюда.

Девочка оторвала взгляд от замусоленного журнала, который двадцать минут назад выудила из мусорного бака.

– Что за шум? Неужели Микки Маус боится, что я залезу ему в карман? – Патрульный подошел ближе, и она двинулась бочком в сторону. – Да ты что, Пол, чего я тебе такого сделала?

Из двадцати лет, проведенных на службе в полиции, большую часть Пол Хейген отработал на Таймс-сквер. Он уже потихоньку мечтал об уходе на пенсию, когда не будет никакой стрельбы, поножовщины и мошенничества. Сколько за эти годы ему встретилось таких вот, как эта Джинкс, Пол не мог и припомнить. И девчонка права: она действительно не сделала ему ничего. Пять лет назад он, наверное, не обратил бы на нее никакого внимания – конечно, если бы она не залезла в карман к какому-нибудь туристу. Но сейчас Таймс-сквер уже не такой, как прежде. Чего греха таить, Пол Хейген иногда скучал по тем временам, когда Таймс-сквер был средоточием порока, а здесь кучковалось разнообразное отребье. Да, да, отребье. В первые пару лет, когда Хейген начал работать в полиции, он разделил всех людей в мире на две категории: нормальных и отребье.

Вот он, например, нормальный. А Джинкс и все остальные, которые дошли до такого состояния, что оказались на Таймс-сквер без видимых источников существования, постоянного местожительства, без прошлого и перспектив на будущее, были отребьем. Ничего не поделаешь, так устроен мир. Отребье ошибалось на Таймс-сквер, и все это знали. Как жители Нью-Йорка, так и приезжие. На Таймс-сквер можно было найти все, что угодно. Например, в шестидесятые годы за десять долларов можно было получить порцию наркотика, а позднее – дороже, но уже любую травку, кокаин или героин. В общем, все, что душа пожелает. Дешевая выпивка, порнофильмы, оральный секс от трансвестита – все это было там и продолжалось семь дней в неделю по двадцать четыре часа без перерыва. Его работа – по крайней мере как ее понимал Хейген – состояла том, чтобы только поддерживать видимость порядка. Что-то вроде регулировки уличного движения. Вполне возможно, что в остальных частях города все было иначе, но на Таймс-сквер действовали свои законы. И никому не по силам было прекратить это безобразие.