Могила повелителя - Виктор Ночкин

— Ну что, парень, споем, а? Ох, и нравятся же твои песни людям, ох и нравятся!

— Угу, — отозвался поэт. — Мне бы ужин пораньше.

— Правильно! Верно! Чтоб потом на жратву не прерываться! — хозяин истолковал по-своему. — Сейчас велю подать, да всего лучшего чтоб притащили! Видишь, какие нынче у нас приготовления?

Довольный толстяк широко повел рукой, указывая певцу суету в зале.

— Это у нас уже не кабак получается, а… — хозяин сморщился, подыскивая нужное слово. Подыскать так и не сумел. Круг не знал ничего, подобного концертным залам, а певческое искусство процветало лишь в храмах. — А… Тьфу, вот ведь! В общем, на мое пиво всем плевать, люди валят тебя слушать. Будто в церковь, понял?..

— Мои песни всегда людям нравились, — важно кивнул Ленлин.

— Хорошие песни, хорошие, — кабатчик уже глядел в сторону, там возникла ссора между гостями. — Эй, да чего вы там не поделили?.. Да, так вот, говорю, песни хорошие. Но главное — время нынче такое. То волк объявился, то разбойники… теперь, вон, говорят, Ройнгард Железная Рука на Айхерн напал… Куда ни кинь взгляд — все паршиво, и выхода нет, и холода эти. Анела Ведьма Севера с каждым годом все злей!

— Элина говорит, что холода до Повелителя начались…

— Кто ж его знает, что было до Повелителя? Лорды, разве что, помнят. Но я что говорю? Говорю: паршиво все! И никакого избавления не видать, ну вот еще год прожили, ну еще два года, а потом что? Холода, солдаты Железной Руки? Или еще мор от Лажваша навеет… А тут ты с песнями, что герой нас избавит от напастей. Людям нужно во что-то верить.

Пришла Элина. Она услыхала только конец разговора и сердито буркнула:

— Глупости! На себя нужно рассчитывать, на собственные силы! Песни эти — обман, нет никакого героя, самим нужно!..

— А разве тебя не Корди спас? — обиделся певец. — Будто ты сама от Прекрасного Принца избавилась!

— Я с ним дралась, изо всех сил сопротивлялась, а когда появился Корди — еще успела ударить Алхоя кувшином, поэтому и…

— Ну, в общем, я велю ужин вам подавать, — заключил кабатчик. — А ты, девка, не спорь, потому что песни его хорошие, добрые.

— Меня зовут Элина!..

Но толстяк уже не слушал, его ждали многочисленные заботы. Избавит ли герой мир от Лордов Тьмы, или нет, а рассчитаться с возчиками, перекатить за стойку пивные бочонки, расставить скамьи и уладить споры между драчливыми клиентами — этим герой уж точно заниматься не станет.

Кабатчик удалился, широко улыбаясь в бороду. Он предвкушал прибыли. Когда еще удастся так заработать…

— Ну, чего ты всем недовольна? — протянул Ленлин. — Смотри, люди собираются, будем петь, весело, славно. А ты злишься. Как будто в своей книге что-то вычитала нехорошее.

Элина уставилась на поэта в упор. Тот не выдержал и отвел взгляд.

— Да, — сказала девушка, — вычитала в книге. Ты что-нибудь слышал о собирателе зла?

Тут появилась дочка трактирщика с подносом, улыбнулась певцу, бросила косой взгляд на Элину… разговор прервался.

Потом собрались люди. Ленлин пел, как обычно. Он снова уснул в зале. И на следующий день, и снова, и еще…

* * *

Пегий приплелся в Куцую Мель затемно. Он очень устал — еще бы, давненько ему не приходилось столько шляться, да еще ночью. Разыскал пристань — на темном берегу едва теплились фонари над бортами двух барок.

К удивлению Пегого, Ойрик не спал, как следовало бы немощному старику, а прохаживался по палубе. Палку он держал на сгибе локтя — не хотел стучать по палубе окованным концом. Когда Пегий вступил в круг рассеянного света под фонарем, старик расплылся в улыбке:

— Молодец! Поспел вовремя, сейчас все спят. И ты, братец, не шуми, лучше, чтоб никто не видел, когда ты вернулся.

Пегий подошел к борту и остановился, трап на ночь был убран, но вскарабкаться на низкий борт с причала оказалось несложно.

— Не шуми, не шуми, — вполголоса приговаривал Ойрик, пока Пегий лез на судно, шурша подошвами по склизкому борту, — я предлагал морячку отправляться дрыхнуть, мол, сам постерегу, да где там, остался часовой. Вахтенный по-корабельному называется. Не доверяют мне, старому… да и верно, я бы тоже не доверился. Морячок-то, конечно, задремал, но лучше не шуми!

— Ты бы хоть руку подал. — Пегий, наконец, оказался на палубе и, тяжело дыша, согнулся в поясе, положив ладони на колени. Очень уж устал.

— Будет тебя старик тащить… Ты вон, какой парень здоровенный. На вот, лучше глотни, взбодрись! — Ойрик протянул флягу. Пегий послушно отхлебнул — оказалось, старик угощает вином! — Не все лакай, оставь, оставь!..

— Что это ты расщедрился? — удивился бывший разбойник, утирая лохматую бородку тыльной стороной ладони.

— А как же! — Ойрик улыбнулся еще лучезарней. — Надо же за упокой орденской собаки выпить, иначе непорядок. Ты ведь справился, братец, да?

— Сделал, — кивнул убийца.

— Вот и славно. Запомни: ты явился в час пополуночи или около того. В это время вахтенный храпеть стал, я заметил. Придумай, если кто спросит — чтоб у тебя рассказ был наготове, чем ты в Куцей Мели вечером занимался.

— Да кому я надобен — расспрашивать меня? Скажу, присел, разморило, я и заснул. Проснулся, притопал на судно. Ойрик, я спать пойду, ведь всю ночь на ногах…

Когда наутро Пегий оказался в каюте, никто из экипажа не удивился. Мало ли, ну, задержался пассажир на берегу, явился поздно. Вахтенный, разумеется, не стал говорить, что спал на посту. Да и вообще — кому какое дело до ночных блужданий пассажира…

Началось плавание. Пегий отсиживался в каюте, ему было не по себе, даже несколько раз приснилось бледное лицо человека, которого задушил. Почему-то во сне орденский был не похож на себя, каким его запомнил Пегий по прошлым встречам. А Ойрик не сидел взаперти, старик облазил корабль — дробно стуча тростью, исходил палубу, спускался в трюм, выспрашивал подробности устройства барки, нашел весла, заинтересовался. Ему неохотно объяснили, что корабль ходко идет только по течению. Когда приходится возвращаться на юг с грузом — против течения груженую барку помогают двигать гребцы. На борта навешивают уключины, к палубе прикручивают скамьи.

— Товар везет себя сам, — пояснил шкипер, — а мне нужно глядеть, чтобы хоть дюжина крепких мужчин среди груза оказалась. А лучше — больше, потому что они с непривычки сильно устают на веслах. Тогда или остановки делать, или менять тех, кто из сил выбился. Слишком утомлять гребцов не годится, теряют товарный вид. Постоянные гребцы мне не по карману, да вниз-то по течению, на север — Бодель нас несет.

Ойрик слушал, кивал, мотал на ус. Со временем старик рассчитывал обзавестись собственным судном. Не таким паршивым корытом, а хорошим парусником.

Барку, с которой плыл Бремек, они обогнали на четвертый день. Поскольку ловчий лежал в каюте, а его оруженосцы не носили белых орденских плащей, на тихоходное суденышко, груженное шерстью, Ойрик внимания не обратил…