Я дрался на бомбардировщике - Артем Драбкин

Особо дальние полеты были на выполнение специальных заданий — выброску агентов. Раньше нам об этом запрещалось даже рот открывать, а сейчас болтают везде.

Вызвал меня командир полка:

— Отбирай пять экипажей и твой — шестой. Будешь выбрасывать агентов.

Тогда дополнительный бак ставили, и я мог летать без посадки порядка четырнадцати часов. Агентуру я с аэродрома Раменское возил.

Под Варшаву, двенадцать километров восточнее города Минск-Мазовецкий, сбрасывал старика с огромным брюхом и девушку красавицу лет шестнадцати-семнадцати. Приказали сбросить только при наличии условных знаков — три зажженных костра. Я взял это задание себе. Полетели, сбросил точно — девушка попала прямо на эти костры.

Потом по всей Польше бросали, по всей Германии, в Прибалтике бросали. Сбрасывал с высоты триста, четыреста метров, чтобы не отнесло далеко.

Когда стали бросать агентов в чужой глубокий тыл, в том числе и к союзникам, то задание и точку сброса получали от генерала Главного разведывательного управления Генштаба. И вот однажды он говорит:

— Есть очень важный агент — майор войск СС, тот, который охранял Паулюса и в войну, и когда они в Суздале были в плену.

Я говорю:

— Давайте мне.

Вынимает этот генерал карту крупного масштаба — Берлин:

— Надо сбросить западнее Берлина, восемьдесят километров. Вот в этот лесок, тут полянка небольшая.

Я говорю:

— Давайте.

Штурмана спрашиваю:

— Как, найдем?

— Командир, ночь лунная, лишь бы не было низких облаков. А так я найду, конечно.

Прилетаем, Берлин освещен, трамваи ходят. Делаем один круг, второй, с третьего круга его сбрасываем. Как сбрасывали? В Б-25 два бомболюка, внешний и внутренний. Когда надо агента сбрасывать, внешний оставляли на земле. Открывали люк, агент садился с парашютом, а правый летчик вылезал, пристегивал его парашют и по команде его выталкивал. Он падал, парашют раскрывался. Все. Так и его выбросил. Передаю по дальней связи:

— Задание выполнено.

А мне уже с земли отвечают:

— Он уже вышел на связь с Москвой.

Представляете: ведь нужно парашют убрать, вытащить передатчик… Вот как быстро вышел на связь. Недаром, что в СС служил…

Когда его сбросил и вернулся, меня встречал генерал. Благодарил.

Представляете, сколько сделали забросов? По двенадцать вылетов минимум сделали! Мадьярку-красавицу, вот с такими глазами, сбросил восточнее города Брно в Чехословакии. Это задание я тоже взял себе. Я говорю:

— Ну, до свидания, дорогая!

— До свидания. — И дает мне руки. — После войны встретимся.

— Где?

— У Мавзолея Ленина.

Четыре года, пока я учился в академии, несколько раз приезжал и подходил к Мавзолею Ленина. Два года учился в Академии Генштаба в Москве. Чуть ли не каждый выходной подходил к Мавзолею. Так и не встретил. И тут лет десять или пятнадцать назад звонит мне главный штурман дальней авиации, мой друг, генерал Силовой:

— Саша, нас словаки приглашают в гости. Сбор в десять часов у метро.

Собрались, идем в посольство, нас встречают посол и девушки. Да, вместе с нами еще человек десять-двенадцать гражданских, среди них три женщины. Встречают нас — на подносе рюмки коньяка, белого, бокалы шампанского, закуска, все такое. Я беру сто грамм, выпил, закусил. Первый раз в жизни меня господином назвали. Посол представил меня:

— Господин генерал Дудаков!

Выступления начались. И главный штурман Федор Степанович Силовой мне предоставляет слово. Я говорю:

— Кроме того, что сказали господин посол и наш главный штурман, добавлю… — и начал рассказывать, как мне пришлось лично забрасывать девушек и ребят…

А одна женщина посмотрит и отворачивается, посмотрит и отворачивается. А словацкий офицер, капитан, что рядом стоял, говорит мне:

— Может быть, она здесь?

Я говорю:

— Может быть, и здесь, но ведь пятьдесят лет прошло, я ее не узнаю. — Когда уже стали расходиться, я хотел к ней подойти. Но меня посол остановил, я с ним разговаривал. Поворачиваюсь, ее уже нет. Мне так хотелось с ней поговорить, наверняка она одна из тех, которых я забрасывал. Не выдержала она, заплакала, ушла… И я ушел. Представляешь… Вот так вот.

— Экипаж ваш состоял…

— Пять-шесть человек. Летчик, второй летчик, штурман, стрелок-радист, один или два стрелка. Решение о двух летчиках — очень правильное. Впоследствии мы к нему пришли. Тот, кто летает на правом сиденье, обучается. Я, как инструктор-летчик, считаю, с правого сиденья проще было учить и слепым полетам, и взлету, и посадке… Это большое дело.

— С запчастями проблем для В-25 не было?

— Я не могу сказать, они присылали все, что нужно. Техника, надо сказать, надежная. Ресурс наших самых лучших моторов — самое большее триста часов. А «Райт-Циклоны» на В-25 до пятисот часов работали.

— Сколько брали бомб?

— Мы все время возили по две тонны бомб. Штатная нагрузка: две по пятьсот и четыре по двести пятьдесят. Возили и мелкие бомбы в кассетах, на тех местах, где по двести пятьдесят вешали. При сбросе кассета раскрывалась, и они разбрасывались. Это были кассетные ротативно-рассеивающие авиабомбы.

— Во время войны соблюдались ли наставления по полетам? Были, как в мирное время, штатные проверки летного состава?

— Обязательно, прежде чем пустить в полет, я летчика учил и проверял его технику пилотирования. Если он устраивает меня как инструктора, я его пускал в полет на боевое задание. Если не устраивает, я его еще возил, заставлял тренироваться.

Я не могу пустить человека в полет, если чувствую, что он не справится. Я тогда буду не комэск, а лопух. Как я своего товарища пущу на погибель, а?

— У вас потери за всю войну большие были?

— Наш 125-й полк на самолетах СБ с первого дня войны стал воевать. Его разбили в дым за один месяц. Я не знаю, как они летали, скорее всего днем. Потом под Самарой наш полк срочно переучился на Пе-2. Его отправляли под Ленинград. Там пробыл три с половиной месяца, и разбили его в пух и прах. В Монино стали переучиваться на Б-25, тогда я сюда прилетел… И на Б-25 были потери. Сбивали мало, больше сами бились. Как правило, при заходе на посадку, в сложных условиях. До десяти экипажей так потеряли. Машин? Кто их считал… Машины новые пришлют…

— Американских кожаных курток не было у вас?

— Никакого американского обмундирования не было, мы летали в своем.

— Комбинезон меховой? Или ватные куртки и штаны?

— Меховые, очень теплые. Но мы их не любили. Тяжело, как-то скручивает… Летом летали в синих комбинезонах…