Волчья сыть - Сергей Шхиян

За столом я сумел воспользоваться естественно образовавшейся паузой, когда у Али рот был занят едой, и принялся пропагандировать прелести хорошего воспитания. Алю тема не заинтересовала, и она попыталась опять свернуть разговор к лошадям. Однако я этому воспротивился и прочитал ей нудную лекцию, из которой она поняла, дай Бог, одну третью часть. Тем не менее, зерно сомнения о собственном несовершенстве было брошено и отбило у бедной девушки аппетит.

Тогда-то я и объявил, что к ней будет ходить французский виконт, который научит ее так благородно себя вести, что ей будет не стыдно сесть и за царский стол. Царским столом, за который нас никто не собирался приглашать, я Алю доконал.

— А что такое француз? — только и нашла, что спросить, она.

Пришлось рассказывать о Франции, ее роли в европейской и русской культуре. Потом объяснять, почему наш француз называется виконтом (что я и сам знаю не очень точно).

Каждый мой ответ порождал новые вопросы, на которые я не всегда мог ответить, и от полного фиаско в Алиных глазах меня спас посыльный от очередного больного. Я механически прекратил застольную беседу, сбежав из комнаты.

Иван запряг лошадей, и мы отправились с визитами на собственном выезде.

Мое предположение о том, что я стал заметной фигурой в городе, оказалось сильно преуменьшенным. Вокруг моей персоны начинался нездоровый ажиотаж, и все, кто имел возможность, старались заполучить меня к себе домой хотя бы как лекаря.

Я целый день ездил к мнимым больным, где меня беззастенчиво разглядывали не только хозяева, но и их челядь. Поздно вечером, выполнив все обязательства перед городскими обывателями, я не забыл заехать к своим утренним противникам. Оба раненых офицера чувствовали себя удовлетворительно, никаких осложнений у них не было.

Поручик — мне показалось, что это он был заводилой — вел себя очень сдержанно и чувствовал себя обиженной стороной. Штабс-капитан, напротив, почитал себя виноватым и пытался объясниться.

Я не стал переть в дурь и наслаждаться своим нравственным превосходством, напротив, проявил почти искреннее участие к постигшим капитана несчастьям. Инзоров был растроган моей «простотой» и рассказал обо всех известных ему обстоятельствах, предшествующих дуэли.

Втянули его в кровавую аферу по пьяному делу (кто, он говорить отказался).

В его зависимости от заказчиков убийства лежал невыплаченный карточный долг. Как известно, «долг чести», при невыплате, оставлял должнику только два выхода: сделаться изгоем или застрелиться.

Капитану предложили бессрочную отсрочку, если он убьет на дуэли «наглого докторишку». Инзоров был прекрасным стрелком, храбрым человеком, но, как я заметил еще утром, не очень глубоким мыслителем. Его натравили на меня еще несколько дней назад, рассказав какую-то байку о моем коварстве и подлости в отношении их общего, недавно умершего, приятеля, который не смог потребовать у меня сатисфакции.

Заговорщики, от имени которых выступал Прохоров, сыграли на дружеских чувствах наивного штабс-капитана и его неоплаченном карточном долге. Меня несколько дней выслеживали, но встретиться со мной штабс-капитан смог только вчера, на ужине у Киселева.

Он специально сел рядом, чтобы найти повод для ссоры. Я же общался только с архиереем, и у Инзорова в присутствии большого числа свидетелей не удалось втянуть меня в ссору и скандал. Тогда «заговорщики» решили не искать повода, а действовать напролом. По простоте душевной Инзоров рассказал даже о том, что Прохоров пообещал ему смухлевать при жеребьевке и подставить меня под первый выстрел.

Меня интересовала роль в этом деле второго секунданта Измайлова, однако, штабс-капитан ничего путного о нем сказать не смог. Похоже, что его самого использовали втемную, не посвящая в подробности дела.

Все замыкалось на поручике, и, чтобы выяснить суть дела, следовало пообщаться с ним поближе. Меня начинали беспокоить происки неведомых врагов. Пока мне удавалось расстраивать их козни, но не было никакой гарантии, что им, в конце концов, не удастся меня подловить. Если бы у них получилось спровоцировать меня на ссору, то выбор оружия был бы за ними, а о стрельбе из кремневого пистолета я имел самое отдаленное представление.

Поэтому, возвращаясь вечером домой, я заехал в торговые ряды и купил в оружейной лавке пару хороших дуэльных пистолетов и к ним солидный запас боеприпасов.

Разглядывая эти изделия оружейников, я вспомнил банальную истину, что ни к чему другому люди не относятся так трепетно, как к орудиям убийства. Пистолеты были настоящим произведением искусства. Ствол и казенную часть украшали тонкая гравировка и инкрустация золотом и серебром, точеные из слоновой кости рукоятки были отделаны замысловатой резьбой.

Пистолеты были кремневые, что, думаю, снижало их боевые качества, зато выглядели они очень романтично. У меня впервые в жизни появилась возможность покупать такие дорогие, красивые вещи и я, честно говоря, радовался новым цацкам как ребенок.

Уже дома я разобрался в том, как стреляет такой пистолет. В ствол насыпается порох и забивается пуля. В тыльной части ствола есть отверстие, через которое порох воспламеняется.

Перед стрельбой на специальную «полку», расположенную над дырочкой, насыпается немного пороха. Когда стрелок нажимает спусковой крючок, связанный с ним кремень, благодаря сильной пружине, бьет по неподвижному кремню, искры от удара поджигают порох на полке, тот, через дырочку в стволе — основной заряд, и происходит выстрел.

Главный недостаток такого оружия, на мой взгляд, состоит в том, что при ударе кремня сбивается прицел. Однако Александр Сергеевич Пушкин, как говорили его друзья, попадал в игральную карту с двадцати шагов, а герой его рассказа «Выстрел» — в муху на стене.

Я поинтересовался у Ивана, возможна ли такая снайперская стрельба на самом деле. По его словам выходило, что такие мастера не большая редкость среди дворян, ежедневно тренирующихся в тирах.

Для собственной безопасности мне следовало получить хоть некоторый навык меткой стрельбы, чтобы не быть подстреленным подосланным бретером. Как не хотелось опробовать новые игрушки, у меня хватило благоразумия отложить стрельбу до более подходящего времени. Алю оружие, как и можно было предположить, не заинтересовало, тем более, что мой сюртук и ее платье были готовы к последней примерке.

Портной принес наше новое одеяние. Мне оно опять не понравилось. Однако я уже исчерпал свои претензии к Фролу Исаевичу и не понимал, что еще нужно изменить в покрое, чтобы платье сидело по-человечески.

Скорее всего, дело было в каких-то мелочах, которые может заметить только профессионал. Тут таковых, увы, не наблюдалось. К тому же, мне надоело пререкаться с портным, и я согласился на этот последний вариант.

Котомкина мое снисходительное отношение к его творению, кажется, обидело. Он явно ожидал, как минимум, восхищенных возгласов.

После ужина в предвкушении ночных радостей мы с Алей болтали о всяких разностях, начиная постепенно заводиться. Однако, вместо приятного возбуждения я почувствовал, что меня начинает знобить, и во рту появился металлический привкус.