Змееборец - Наталья Игнатова

Резкость его лица, орочья зверовидность смягчается эльфийской нежной тонкостью черт, а когда за черными, но безупречно-эльфийскими губами сверкают в улыбке длинные, загнутые клыки, от этого невозможного сочетания захватывает дух. Это красиво. Это же так красиво! Куда смотрели эльфы? Неужели Йорик прав, и взаимная ненависть двух народов, созданных разными богами – нечто большее, чем просто традиция?

Чем еще объяснить то, что эльфы, вместо того, чтобы правильно наставлять невест, пришли в ужас, увидев, как в нормальном эльфийском ребенке все отчетливей проявляются орочьи черты. А чего вы, спрашивается, хотели, если его отец – чистокровный орк? Да не просто орк, а редкой даже для этого народа злобности и упорства.

– Я знаю, откуда у тебя твой девиз[29], – сообщила Тресса.

– Дурацкий девиз, – в медовых глазах перелились и погасли алые отблески.

– Дурацкий девиз, – согласилась Тресса, помня о том, что с мужчинами не стоит спорить, во всяком случае, в постели. – Но хороший. И он у тебя от отца.

– У меня нет отца, – Йорик, совершенно определенно, не настроен был разговаривать. Как же, ночь еще и за середину не перевалила, какие уж тут разговоры?!

– Зато у тебя наверняка отцовский характер. Ты представь только, изнасиловать эльфийскую жрицу, которая отбивается заклинаниями, геологическим молотком и ногами в шипованых ботинках, – это ж какая целеустремленность нужна!

– Нет… – острые клыки осторожно прикусили ее губу, – не целеустремленность…

…– А что? – спросила Тресса, когда они вновь угомонились на какое-то время, и курили, передавая из рук в руки ее трубку с йориковым табаком.

– М-м? – командор, конечно же, утерял нить разговора.

– Если не целеустремленность, тогда что?

– Болезнь, – сказал Йорик, – Орки считают другие народы скотом, годным только в пищу, да на жертвоприношения. И они, определенно, не приветствуют скотоложства. Так что тот парень был сумасшедшим, а сумасшедшие – они все настырные.

– Ты не романтик.

Йорик ухмыльнулся:

– Моя матушка исчерпала свои запасы романтизма, пока орочий шаман делал ей ребеночка. А потом, я думаю, истратила и мои. Зато она никогда больше не ездила в научные экспедиции дальше границ Айнодора.

– Ты сердишься на них? Обижаешься? Злорадствуешь?

– На них, это на эльфов или на орков?

– На эльфов. На свою семью.

– На свою матушку?

– Хм-м…

Тресса задумалась.

С ее точки зрения женщина, родившая ребенка, не имела на него никаких прав, кроме права выкормить младенца. Но, во-первых, у эльфов все иначе, а во-вторых, отца у Йорика действительно нет. Ведь нельзя считать отцом того, кто даже не знает о твоем существовании. Тем более, нельзя считать отцом того, кто, зная о тебе, нисколько тобой не интересуется. Знал ли тот шаман, не успевший принести эльфийку в жертву Темному богу, но успевший изнасиловать ее прямо на капище, знал ли он о том, что зачал новую жизнь? Эльфы и орки, они устроены так, что могут в процессе любовного акта, зачать ребенка случайно. Случайно! Удивительные создания. Поэтому они не понимают, что ребенок – это величайшее сокровище, драгоценность, самое важное, что только может быть в жизни. Еще бы, когда дети, можно сказать, случаются сами собой…

– Да, – сказала она, – да, наверное, я как раз о ней и спрашивала.

Йорик долго молчал, прежде чем ответить. Думал, что сказать, или, может быть, думал, как сказать?

– Тебе ведь недостаточно просто услышать, "нет"? – уточнил он.

– Точно так же, мне недостаточно просто услышать "да", – кивнула Тресса, – и то и другое будет неправдой.

– Когда-нибудь, – он снова потянулся к ней, вынуждая забыть на время обо всех вопросах, – когда-нибудь я расскажу. Ты тоже многое откладываешь на "потом". Значит, какое-то "потом" у нас все-таки будет, верно?

– Ас т’кэллах, – шепнула она, в ответ на вспышку янтарного пламени, – т’кэллах, Йорик. Оре ас т’кэллах…[30]Сейчас ей хотелось, чтобы он не услышал интонационных тонкостей, сейчас ей самой не хотелось их слышать.

Я люблю тебя, ночь, за сверкнувший клинок,

И за кровь, захлестнувшую землю,

За разбитое солнце, за то, что твой рок…

Это смерть. Повторенье. И с неба на землю.

Я люблю тебя, ночь. И страдание глаз,

И последние стоны покрышек по крови.

Я люблю тебя. Только слова не для нас,

И не нам развлекаться любовью.[31]

* * *

Утро началось с шума дождя за окном, с ровного, монотонного шелеста, который, говорят, усыпляет и нагоняет зевоту. На людей. И на орков, оказывается, тоже. А вот шефанго наоборот бодрит. Во всяком случае, когда Йорик проснулся, Тресса уже стояла перед высоким, от пола до потолка, зеркалом и расчесывала волосы.

Она изменилась за тридцать лет, из худой, похожей на колючую веточку девчонки превратилась в стройную девушку. Высокую, как все Фоксы, и как все Фоксы, светлокожую. Очень женственную. В ней, наконец-то, появились нежность и мягкость, которых так недоставало Эфе, и уже можно было представить, какой она станет, когда повзрослеет. Через каких-нибудь пятьсот навигаций Тресса де Фокс превратится в хрупкое и нежное создание, ледяную красавицу, совершенную и отточенно-изящную как снежинка, как прозрачный кристаллик льда. Впрочем, Йорик-то уже успел убедиться, что под новым обликом Трессы скрывается прежний характер, острый как бритва, и жесткий, как кремень. Да и то сказать, кому здесь, кроме него, могла показаться хрупкой и нежной девушка с лицом голодного демона, когтями длиной в полпальца, и обвившейся вокруг бедра, зеленой змеюкой?

Никому. Но Йорик смотрел, как она причесывается, перекинув через плечо пряди длинных, белых словно ночной снегопад волос, как мурлычет себе под нос какую-то песенку на зароллаше, притоптывая в такт босой пяткой. …Такая красивая и абсолютно ирреальная, в сером пасмурном свете, сама, как это утро – переливы серого и белого жемчуга, неяркое свечение длинных волос, и неожиданные, словно зарницы вспышки рубиновых глаз…

Некоторое время командор любовался этой тревожно-трогательной картиной, тенью мечты о том, как это могло бы быть на Анго. О том, как в его доме, в его спальне его женщина его дэира…[32]о боги! причесывалась бы утром перед зеркалом. И, почувствовав, что он проснулся, говорила, не оборачиваясь, любуясь своим отражением: