Кормилец - Алан Кранк

Мы договорились встретиться на перекрестке Гоголя и Северной. Я остановился под фонарем и заглушил двигатель. Шматченко появился через минуту. Мой костюм был ему на пару размеров мал. Через плечо у него была перекинута штыковая лопата, которую он придерживал правой рукой. Левая рука сжимала небольшой предмет – рулон канцелярского скотча, как выяснилось впоследствии. Не знаю, где он провел две ночи, но, судя по размашистым движениям, легким покачиваниям и нетвердому шагу, он не скучал. Думаю, алкоголем он сглаживал приступ болезни. Еще прежде чем он заговорил со мной, я понял, что вежливый старик в голове моего теперь уже бывшего пациента уступил место буйному параноику.

Шматченко подошел к машине и склонился над моим чуть приоткрытым окном. Внутрь дохнуло перегаром.

– Крутой автомобиль, доктор. От прадеда по наследству достался? – спросил Шматченко и скомандовал: – Открывай багажник.

– Не заперто, – ответил я.

Шматченко исчез. Позади звякнула о железный пол лопата, хлопнула крышка багажника и раскрылась задняя дверь.

– Вот так сюрприз, – сказал Шматченко. – Жена?

– Нет. Знакомая.

– В смысле?..

– В смысле просто знакомая.

Я сказал первое, что пришло в голову. И это было самое худшее, что я мог вообще ответить. Я назвал Наташу «просто знакомой» через двадцать минут после того, как она вызвалась помочь мне. Если бы мою историю услышала теща, она наверняка напомнила бы об отречении Петра и о девяти кругах ада, в центре которых лежит предательство.

– Да, просто знакомая, – подтвердила Наташа.

В ее голосе явственно слышалась обида. Не знаю, кем Наташа хотела быть представлена: женой, сестрой или любовницей, но только не просто знакомой. Я взглянул в зеркало. Она плотно сжала губы, но продолжала улыбаться. Глаза блестели от обиды.

Просто знакомая. Эти два случайно оброненных слова вдруг оказались судьбоносными и повлекли за собой неожиданную (во всяком случае для меня) и злую развязку. Я вовсе не собирался ее задеть, а вышло так, как будто я намекнул на ее прежние многочисленные знакомства и поставил самого себя в один ряд с теми, кто успел ею попользоваться. Я попробовал в двух словах объясниться, насколько позволяла ситуация. Сказал, что не имел в виду ничего такого. Но от этой неуклюжей фразы стало только хуже.

– Отличные духи, – сказал Шматченко, захлопнув дверь. – Люблю персики.

Это были первые слова Шматченко, обращенные к Наташе, из тысяч, сказанных в той поездке. Дальше он молол без остановки всякую чушь о тайнике с валютой под кремлевской стеной и о знакомом из Ростова, который мог так ущипнуть женщину за зад, что у нее мокрели трусы, – и далее в таком же духе до самого конца пути. Наташа поощряла его гиперболтливость смешками и вопросами, откровенно флиртуя с единственной целью – досадить мне за «просто знакомую». В какой-то момент мне тоже захотелось сказать ей что-нибудь «запоминающееся». Например, немного рассказать о нашем попутчике. Про гебефреническую шизофрению и собачьи глаза в карманах штанов. Потом дать ей время забиться поглубже в угол. А потом обернуться и посмотреть на ее изумленное лицо. К сожалению, это желание так и осталось неудовлетворенным.

В придорожном кафе Шматченко за мой счет взял шашлыков, чебуреков, бутылку водки «Ха-ха-ха» (на этикетке был фрагмент картины «Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану»), пепси-колу и пачку соли, которую он тут же рассыпал себе по карманам. Рядом с кафе стояла небольшая торговая палатка. Над входом висела вывеска «Плетеная мебель и элементы интерьера». На площадке перед входом стояло несколько сплетенных из ивовой лозы столов и стульев, и, к моему удивлению, шесть клеток. Клетки, судя по внутреннему пространству и дверцам, были предназначены для довольно крупных птиц размером не меньше голубя. Прутья толщиной в палец сходились сводом в полуметре от пола. Сверху крепился металлический крючок для подвешивания. Внутри клеток помещалась толстая подвижная жердочка. Мы забрали их все. Покупки органично вписались в легенду о жар-птице и развеяли зарождавшиеся во мне подозрения в грубом экспромте. За всю дорогу Шматченко так ни разу не сказал, куда именно мы направляемся, и лишь время от времени корректировал маршрут.

Шашлык мы доели под Краснодаром, а водку они допили под Горячим Ключом. Разговоры на заднем сиденье стали еще более откровенными и развязными. А я все сильнее ощущал себя дерьмом. Я представлял Марину в пустой темной квартире. В одной руке она держала мятую, зацелованную добела распечатку УЗИ, другой гладила себя по животу, беззвучно шевеля губами. Мрачная фантазия смешивалась в голове с обрывками веселых масляно-похотливых речей на заднем сиденье и взрывами пьяного хохота. Шматченко бил ногами в спинку водительского сиденья, а Наташа хлопала в ладоши. От этого мерзкого коктейля мне хотелось остановить машину, выйти, найти камень на обочине и бить им по головам развеселых пассажиров – долго, со всей силы, размолачивая черепа и смешивая осколки костей с мозгами.

Но вместо этого я делал вид, что меня их разговоры нисколько не беспокоят, и в бессильной ярости таращился в усыпанное разбившимися насекомыми лобовое стекло. Чтобы все получилось, нужно было двигаться к намеченной цели. Я сосредотачивался на дороге, работе двигателя, шуме колес, освещенном пятаке асфальта перед капотом, куда время от времени попадала дорожная разметка. Чувство реальности притуплялось, как это часто бывает в пути. Возникало ощущение пребывания вне времени и пространства. Как будто меня нет. Как будто мы давно разбились и погибли, а по дороге несется невидимая машина, набитая призраками, не заметившими смерть».

«Запись 19 от 2.10.2017 г.

Около двух часов ночи Шматченко кивнул на стоявшую у дороги постройку из белого кирпича с неоновой вывеской «Отель «Элита» и скомандовал «приехали». Я притормозил рядом с одиноким «КамАЗом». Наташа едва вылезла из машины. Не знаю, сколько она выпила, но чтобы не упасть, ей пришлось облокотиться на багажник. Она долго стояла у открытой двери, удивленно разглядывая темную стоянку, а потом молча посмотрела на меня, ища то ли объяснений, то ли поддержки. Но за время пути было сказано слишком много обидных и глупых слов. Месть за «просто знакомую» состоялась. Я сделал вид, что ничего не замечаю.

Наш попутчик не унимался и продолжал сыпать пошлым вздором. Он впал в знакомое состояние злобного веселья и балансировал на грани, за которой должен был превратиться в бешеную собаку. Я надеялся расстаться с ним раньше, чем это произойдет.

Ситуация не располагала к абстрактным размышлениям, и все же, оказавшись в помещении, я отметил чувство юмора автора гостиничной вывески. Внутри было так же грязно, ободранно и уныло, как в Наташиной ночлежке. За стойкой администратора, больше походившей на прилавок сельского магазина, потягивалась от сна прыщавая помятая девчонка, которая, судя по яркому макияжу и осоловелым глазам, давала гостям не только ключи.

Номера располагались один за другим, по левую сторону коридора. Первым был мой.