Мой личный сталкер - Мария Бортник

Ноги начали дрожать, и в районе коленок он почувствовал особую уязвимость. Для уверенности сильно сжал в кармане несчастную пачку самых дешевых сигарет.

Здравый видел, как много людей в темноте, освещаемой беспокойными огнями сирен, наблюдали за происходящим. Его это взволновало не меньше, но это не значило, что он хотел знать, что произошло. Родиона волновало только его непричастность к этому происшествию. Он очень сильно захотел попасть домой, но понимал, что придется пройти через всех этих незнакомцев. Что было еще хуже, так это встретить знакомые лица.

Он шел прямо, хоть и болела спина, но он продолжал упорно идти именно так, не зная почему. И походка его была словно не его. Такая неестественная, что любой заметит, если обратит внимание, возможно, подумает, что это подозрительно. Но никто не смотрел в его сторону, хоть Здравый и пытался себя убедить в обратном. Он хотел выглядеть, как обычно, расслаблено.

– Ой, Людка, что происходит-то? Как жить теперь страшно, – женщина лет пятидесяти с платком на голове, под которым прятались бигуди, переминалась с ноги на ногу.

– Все знали, что этим и закончится. И слава Богу! – другая старушка перекрестилась и поплотнее закуталась в зеленый махровый халат, – разве ж это жизнь была. Бедный мальчик.

– Да, молодой же был совсем, и что случилось-то?

– Не его жалеть надо. Что теперь с Ивановной будет, как переживет? Самой теперь как-то жить надо.

Несчастный случай?

До Родиона слабо доходил смысл сказанного ими, он хотел попасть домой, пробираясь через толпу.

Оказавшись в подъезде и поднимаясь по лестнице, замер возле квартиры с номером 116. Он увидел, как из этой самой квартиры выносили тело. Его тело. Он отшатнулся сильнее, чем хотел, и врезался в стену.

Возле распахнутой двери стояла Мария Ивановна и задушено говорила с мужчиной в форме. Видимо, уже не в первый раз объясняя:

– Он уже давно не выходил из дома. Нет, конечно, недавно среди ночи видимо пытался, и я обнаружила его возле входной двери всего в истерике, – она была на пределе своих эмоций, хотя глаза казались потухшими, – А сейчас вот это… Это я недоглядела, – она пыталась говорить ровно, но голос продолжал нервно дрожать.

– Я ненадолго вышла, а когда вернулась, увидела его лежащим возле двери. Возможно, он опять испугался и споткнулся…

– Вы запирали дверь перед уходом?

– Я, эм, да. Кажется да. Но я не понимаю, что вы хотите…

Вот тут-то она и заметила Здравого.

Замолчала и посмотрела с таким выражением, словно Родион был виноват в смерти ее внука, которого она сама-то не очень любила, по мнению Здравого.

Конечно же, он понимал, что скорее ее эмоции выражали неизмеримое горе, и их с Родионом недавняя неприятная сцена была забыта. Неожиданно его будто прожгло невыносимым огнем горечи и совести. Ему все же было неприятно вспоминать, что тогда произошло. Теперь из-за этого он не может утешить бедную старушку в ее горе. Все было испорчено. Он вновь вспомнил, как трудно с возрастом исправлять ошибки, которые сейчас, как и в детстве, казались полной катастрофой.

Родион быстро кивнул полицейским и поднялся к себе, радуясь, что они пока не задавали ему никаких вопросов.

Было уже очень поздно, огни фонарей, машин полицейских и скорой помощи погасли, и все немного стихло. Хотя за дверью в коридорах продолжали разноситься посторонние звуки, оповещая всех соседей о случившейся трагедии. Ему вновь пытался позвонить брат, но он отключился. Не хотел никого слышать. Он очень устал, и казалось, что на него сразу все навалилось.

Здравого начало лихорадить, словно его болезнь резко вернулась, но теперь он знал, что дело на этот раз в другом. Ему все мерещилось лицо матери погибшего соседа, но он упорно отгонял от себя ее образ.

Было неспокойно, за окном поднимался ветер.

Не хочу в это вмешиваться. Не верю, что он умер.

Я ведь его знал. Мы ходили в одну школу. Он всего на год младше меня.

Когда-то и я вот так умру.

Он все лежал и вслушивался в непонятный гул за окном, отмечая, что сегодня не слышит, как скрипят качели. На мгновение беспокойно подумал, что это что-то значит, и из-за этого так и не мог уснуть, лежа в темноте.

Ему было душно под этим теплым одеялом, но о том, чтобы встать и приоткрыть окно, не могло быть и речи. Сегодня в розетке возле головы светит ночник. Это даже смешно. Родион даже не помнит, как так вышло, что он его сохранил, когда съезжал из дома матери. Но теперь был полностью доволен таким исходом.

Исходом.

Какой у него в итоге исход? А какой ждет меня?

Обеспокоенные лица мелькали перед глазами.

Хорошо, что я не видел его тела.

Полиция уже выяснила, что хотела. Здесь им делать больше нечего.

Это была случайность. Ужасная трагичная случайность.

Тем временем звук за окном нарастал. Он был пугающим и никак не стихал. Возможно, он был просто у него в голове. Родион все думал, представлял, словно проверяя себя на прочность, как это могло произойти, и его это пугало, приводило в настоящий ужас. Никогда в жизни он еще не испытывал такой сильной дрожи в теле. Она была такой мелкой и противной, что Здравого затошнило и бросило в холодный пот.

Со стороны, возможно, все это показалось бы чем-то незначительным, но он чувствовал, что страх покрыл все его тело, и от этого было не избавиться.

Не смотри в сторону окна.

Не смотри.

Но Здравый все равно смотрит, потому что ему кажется, что там кто-то есть. Но это всего лишь тень от веток этого старого дурацкого дерева, что растет возле дома неизвестно с каких времен.

Он все пытается лежать неподвижно и тихо, потому что думает, что если шевельнется, то это услышат все в этом проклятом доме. Но все это глупости, потому как за окном усиливался гул, и Родион знал, что это просто сильный ветер. Но он не мог избавиться от предчувствия, что и в его квартиру придет что-то плохое. Как пришло в квартиру под номером сто шестнадцать.

На секунду ужаснулся от мысли, что здесь, в его квартире, уже кто-то есть. И не просто кто-то, а тот самый сумасшедший шантажист.

Он ждет, когда я усну, потом зайдет в мою спальню и убьет меня.

Но в квартире тишина.

Он все твердит себе, что то, что случилось с его соседом, был несчастный случай, и он очень хочет в это верить. В обычный день он бы наверняка не придал бы этому событию особого значения, хотя это и провело бы некую жирную черту, отделяющую Здравого от этой семьи, но не шокировало бы так.

Свист от ветра становится только громче, как и его дрожь. Его уже начало по-настоящему колотить. Он аккуратно перевернулся на бок и обхватил себя руками за плечи. Под одеялом нестерпимо жарко, так, что лоб покрылся испариной, и Здравому стало очень тяжело дышать.