Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский

— Недругов, я бы сказала. Они у меня и раньше были, и сейчас есть.

— Если чего-то очень хотеть, это сбудется?

— Все зависит от того, насколько ты вправе этого желать. Самооценка не всегда бывает точной…

Спустя пару лет после того, как состоялось мое знакомство с Быстрицкой, я увидел ее на сцене. И был приятно впечатлен. Если честно, до этого мне казалось, что она больше актриса кино, нежели театра.

А как-то заметил в сетке телевизионных программ передачу, посвященную утерянным бриллиантам Людмилы Зыкиной. Элина Авраамовна и Людмила Георгиевна дружили, они даже в чем-то были похожи внешне — статью, достоинством, той самой точной самооценкой, о которой мне говорила Быстрицкая.

В документальном фильме, разумеется, со скандальным акцентом, Быстрицкая участия не принимала. Но ее имя было упомянуто и даже на пару секунд в кадре появилась она сама. Просто, что называется, мелькнула, а говорить и комментировать слухи не стала. Хотя наверняка предлагали и просили.

Кстати, не сыграла актриса и роль Зыкиной в художественном сериале, а говорили, что такое предложение получала.

Быстрицкая — человек достойный. И воспоминания о своих близких и друзьях предпочитает оставлять себе. Зато и о самой Элине Авраамовне не услышишь каких-то досужих разговоров.

Потому она и остается любимой столькими поколениями. И на страницах истории нашей культуры ей суждено не мелькнуть. А остаться.

«Человек перенес два инсульта, какое интервью?!» — был ответ на просьбу об организации встречи с Вией Артмане. Но я все равно пошел в Дом актера, где должна была появиться заехавшая из Риги на несколько дней в Москву актриса…

Артмане пыталась разобраться с сумкой, но руки не очень слушались ее, и вещи то и дело приходилось поднимать с пола. «Вы кто?» — улыбнулась Вия Фрицевна, когда я подошел помочь ей. Услышав просьбу о встрече, ответила: «А можно не сейчас, а минут черед двадцать?»…

Это было в начале марта 1999-го. Тогда в газете, как это часто бывает, нашлось место лишь для небольшого интервью, остальное осталось на пленке. Но и опубликованный материал вызвал большой резонанс. Мне позвонила Оксана Пушкина, чьи телевизионные «Женские истории» били все рейтинги популярности. Просила координаты актрисы, чтобы сделать о ней программу. Вия Фрицевна была со мной предельно откровенна. Много говорить после болезни ей было, видимо, не так просто — дрожали губы, руки. Но она мужественно провела со мной почти три часа. Словно исповедуясь перед человеком, которого видела в первый раз в жизни. Как это иногда бывает с попутчиками в поезде.

Прошло больше десяти лет. А монолог актрисы по-прежнему «бьет». Перед тем, как сейчас писать эту главу, я устроил своеобразный тест: называл фамилию своей собеседницы друзьям и знакомым и спрашивал, кто это. О том, что Вия Артмане — актриса из Латвии («Как же, как же, фильм «Театр»), знал лишь каждый третий…

— Я положу перед собой на столик часы, ладно? У меня вечером поезд, еду домой в Ригу. Боюсь опоздать.

Хочется ли мне в Латвию? Очень. Очень хочется. Там уже настоящая весна. А в Москве за эти дни ни разу не было солнца.

А почему я должна разлюбить Ригу? Из-за того, что меня лишили жилья?

У нас действительно так было. Происходила неонационализация, когда прежним хозяевам, выселенным из своих владений после воцарения советской власти, возвращали их собственность. Моя семья сорок семь лет прожила в одном из таких домов. У нас была большая, уютная, обжитая квартира. И вдруг заявился человек, назвавший себя потомком владельца дома. Это все произошло в девяносто третьем году.

Когда этот дом ему вернули, он заложил его сразу в несколько банков. И банки, чтобы вернуть свои деньги, стали требовать их с нас. Когда все остальные жильцы платили за тепло 35 сантимов, с нас брали восемьдесят. Это было абсолютно противозаконно. Но мы ничего поделать не могли. И тогда решили бунтовать. В результате у нас отключили отопление. Зимой температура в комнате не поднималась выше восьми градусов. Кроме того, была испорчена крыша, а домоуправление чинить ее отказывалось. А мы жили как раз на последнем этаже.

В итоге испортились все мои картины, вся мебель. Находиться в той квартире стало невозможно. Мне элементарно было негде ночевать. Поначалу мы с зятем пытались согреть хотя бы одну комнату с помощью электрообогревателя. Но ничего не вышло — комната была большой, с высоким потолком, и воздух не прогревался.

Тогда я не выдержала и обратилась в нашу Государственную Думу. Задала всего один вопрос — неужели есть законы, которые позволяют так поступать с людьми. Мне ответили, что такие законы есть. И добавили, что если мне не нравятся жилищные условия, то они могут предложить другую квартиру. Правда, за мои же деньги. И потребовали огромную сумму. «Вы в своем уме? — ответила я. — Откуда у актрисы такие деньги?!» Ответом была короткая фраза: «Это, мадам, уже ваши проблемы».

Когда мне так отвечают, я предпочитаю больше не спрашивать. Терпела-терпела, а потом взяла внучку, перевела ее в сельскую школу и перебралась в наш загородный летний домик. Его построили лет сто назад и он совсем не был приспособлен для зимы, но что я могла поделать. Хорошо еще, что священники согласились взять в церковный подвал, который отапливался, нашу мебель. Правда, сейчас она уже в таком состоянии, что ее надо реставрировать, а может, и вообще выбросить.

Так что в семьдесят лет я должна начать жизнь практически с нуля. Не так давно мне наконец предоставили выгоревшую квартирку в центре города. Мы сделали в ней хороший ремонт. Но теперь должны выплачивать за нее где-то двести долларов в месяц. А для нас это очень много. Моя зарплата совсем невелика, зять и дочь — художники, картины их продаются сложно. Единственная надежда — на сына.

Разумеется, чувствую себя ужасно. За последние три года перенесла два инсульта, один инфаркт. Недели две назад лопнула какая-то сосудина, только-только вышла из больницы.

Почему ко мне такое отношение? Не знаю. Я ведь не занимаюсь сегодня никакой общественной работой. Решила, что с меня хватит. Не принадлежу ни к какой партии, политиканством не занимаюсь. Хотя раньше была очень активным общественным деятелем. За это меня и упрекают. Мол, в советское время вы были великой и вам все легко давалось, а теперь посмотрите, как люди живут. Но иначе, наверное, нельзя — народ возмущен.

Как-то местное телевидение делало обо мне передачу и устроило на улицах блиц-опрос. Не знаю, может, нарочно так получилось, но обо мне говорили только гадости. Это было настоящее издевательство. Убийство! А я ничего не могу сделать, не могу спастись. Дети сказали: «Мама, ну и пусть, что нет денег. Выплатим как-нибудь за квартиру. Не проси больше ничего!»

Я рада, что пережила это время. Мне очень помог мой сын. Он человек очень верующий. Сказал мне, что я никого не должна ругать — ни время, ни власти, ни людей. Что эта боль сладка. Сын написал в газету статью «Сколько стоит Вия Артмане?» Он хорошо пишет. Поднял большой шум, навлек на себя массу гнева. Все стали возмущаться — как это так, сын решил заступиться за маму. А он просто призвал опомниться.