Слово шамана - Александр Прозоров

В этот раз до сражения дело не дошло – едва увидев голема, вражеская конница кинулась врассыпную и помчалась наутек. Несколько татарских сотен рванули в погоню за трусливыми беглецами, но большинство воинов Девлет-Гирей успел остановить. Он не желал столкнуться с новыми неожиданностями, не имея в своих руках сил, достаточных для отпора очередному неожиданному врагу.

К вечеру его верные ногайцы подошли к перекопскому валу и остановились под стенами Ор-Копы. А к полудню следующего дня сюда же подтянулся и собранный ими в путивльских землях богатый обоз. По дороге, что еще несколько дней назад пропустила на волю почти пятнадцать тысяч обредших свободу татарских невольников, теперь шли в рабство более трех тысяч новых жертв.

На этот раз, остановившись перед воротами дома боярского сына Толбузина, Костя раздумывал довольно долго. Душу его грязла мелкая трусливая мыслишка, что все это не к добру. Не так просто любимый опричник государя снова вызывает в Москву боярина, совсем недавно вызвавшего царский гнев. Вот войдешь сейчас в ворота – и сгинешь в безвестности, как четыре столетия спустя исчезали командармы, разведчики и чиновники разных рангов. Правда, ныне век не двадцатый, а шестнадцатый – люди в нем живут куда более цивилизованные и не настолько подлые, как в будущем. В конце концов, боярин он или шантрапа бездомная? Не станет же прятаться и бегать, аки кот нашкодивший?

Росин кивнул своему холопу, и тот громко забарабанил в ворота:

– Боярин Р-росин Константин Алексеевич к боярскому сыну Толбузину в гости пожаловать изволил!

После недолгой задержки ворота заскрипели. На этот раз боярский ярыга ненамного приоткрыл только одну створку, и во дворе их никто не встречал – но как раз это Костю Росина и успокоило. Раз лживой и приторной ласковости нет – стало быть, и в остальном можно ожидать искренности.

– Доброго тебе здравия, Константин Алексеевич, – низко поклонился с крыльца пожилой толбузинский подворник. – Боярин в покоях тебя ждет, проводить наказывал.

– Холопов моих покормите, или в кабак отправить? – хмуро поинтересовался Росин.

– Покормим, барин, как же не покормить? И покормим, и в людской уложим. Идем, барин, хозяин ждет.

На этот раз Костю проводили не в трапезную, а в одну из комнат, носившую налет как аскетичности, так и небывалой роскоши. Рубленные бревенчатые стены – и роскошный персидский ковер на полу. Икона в потемневшем окладе – и резное французское бюро красного дерева. Ничем не закрытые окна с распахнутыми во двор ставнями – и книга в тисненом золотом переплете на подоконнике. Грубо сколоченный табурет – и чернильница венецианского стекла. На простом столе из струганных досок – серебряный пятирожковый подсвечник с причудливо переплетенным лиственным орнаментом.

Сам хозяин из-за жары августовской жары сидел в одной только черной шелковой рубахе и цветастых штанах из какой-то блестящей ткани – толи атласа, толи тонкая парча, толи люстрин. В общем, какая-то иноземная повалока.

– Это ты, Константин Алексеевич? – поинтересовался опричник.

– Здрав будь, боярин Андрей, – с кривой ухмылкой кивнул Росин, ясно понимая, что ответной здравицы не услышит.

– Поверить не могу, что оскорбил ты так Ивана Васильевича во время встречи прошлой, Константин Андреевич, – мотнул головой Толбузин. – Никак не могу. Это же надо, царю, царю предложил трусом сказаться! Но государь милостив, и никакой кары на тебя накладывать не захотел…

– А ты хотел, – сделал соответствующий вывод Росин. – Чего же позвал тогда, коли нелюб я тебе?

– Потому позвал, что люб-нелюб, а боярин ты русский, и службу государеву нести обязан.

– А скажи, боярин Андрей, пять пушечных стволов для русской рати заменят для нее одного боярина? – не дождавшись приглашения, Костя сам уселся на пустующий табурет. – Или нет… Десять стволов?

Андрей Толбузин, опустив руки на подлокотники немецкого кресла с матерчатой спинкой, закинул ногу на ногу.

– Нынешним летом дьяк Даниил Адашев по указанию государя ходил кочевья крымские воевать. Вернулся он с успехом, Константин Алексеевич, и добычей преизрядной.

– Я рад за него, боярин, – пожал плечами Росин. – Очень рад.

– А еще сказывал он, – продолжил Толбузин, – что в сече у крепости турецкой Ор-Копы татары глиняного человека на него напустили ростом о пяти саженей, три сажени в плечах и вонючего преизрядно.

– Опять?

– А потому, как разгромлен Даниил Федорович не был, и людей своих в целости на Москву привел, страхом рассказов сих оправдать ужо нельзя.

– Вот, значит, как, – задумчиво почесал в затылке Костя. Ко всем проявлениям сверхъестественного он относился с большой долей скепсиса, однако даже самые твердые убеждения человека, сперва провалившегося вместе со многими друзьями в шестнадцатый век, затем познакомившегося с призраком в доме одного из своих друзей, потом побывавшего в лапах лесной нечисти, способны рано или поздно дать трещину. – Но как они это делают?

– То нам, Константин Алексеевич, неведомо. Но понятно, что не с Божией помощью.

– Хорошо, – Росин поднялся, подошел к открытому окну, посмотрел сверху вниз на своих холопов, поящих коней теплой водой из стоящего во дворе корыта: – Меня это каким боком касается, боярин?

– Подл ты, Константин Алексеевич, и хитер, – прямо заявил хозяин дома, – а потому именно тебе я хочу поручение одно дать.

Росин хмыкнул, повернулся к опричнику лицом.

– Проведав про колдовство басурманское, государь повелел мне колдунов, знахарей и ведуний по Руси нашей собрать, дабы своими чарами татарской магии они противостоять могли.

– Ну?

– Прослышав про желание сие, про награды обещанные, многие чернокнижники в Москву явились. А еще больше – бояре местные, да воеводы и старосты земские привезли.

– Так ведь много – не мало, боярин Андрей. Что тебя смущает?

– Мыслю я, хороших колдунов, настоящих, басурман способных остановить среди них может не оказаться. Как отличить, как узнать? Проверить как, Константин Алексеевич? Боюсь я, потратим мы золото и время свое, но пользы от этого не станет.

– Согласен, – кивнул Росин.

– А коли согласен, – поднялся из кресла опричник, – так различи мне чернокнижников истинных, и тех, что корысти ради таковыми притворяются. Ибо иерархи церковные на вопросы сии крестятся и проклятия шлют, а самих чародеев просить средь себя различия провести я не могу. Мыслю, как раз корыстные обманщики промеж собой сговорятся, и истинных ведунов за несмышленышей выдадут.

– Тоже правильно, – хмыкнул Костя. – Честному человеку промеж жуликов никогда не выиграть.

– Вот и разреши вопрос сей, Константин Алексеевич, – подвел итог опричник. – Мыслишь ты всегда как-то… – Толбузин изобразил пальцами рук нечто вроде бегущей многоножки. – Вот и придумай способ зерна от плевел отделить.