Воды слонам! - Сара Груэн
Шрифт:
Интервал:
— В чем дело? — спрашиваю я.
— Может, сменишь сперва этот мартышкин наряд?
Я оглядываюсь на закрытую дверь. В стену комнатушки врезается что-то тяжелое.
— Пожалуй, нет. Похожу покамест так.
— Ну, тебе решать. Там Клайв уже закончил чистить кошек и хочет, чтобы мы принесли им мясо.
Из вагона с верблюдами сегодня утром доносится еще больше шума.
— Эти клячи терпеть не могут ездить с мясом, — сердится Отис. — Нет бы перестали бузить. А то нам еще ого-го сколько тащиться.
Я приоткрываю дверь, и оттуда вырывается целый рой мух. Едва я успеваю заметить копошащихся личинок, как в ноздри мне ударяет вонь. Еще несколько неуверенных шагов — и меня начинает выворачивать. Ко мне тут же присоединяется Отис, согнувшись пополам и прижав к животу ладони.
Когда его перестает рвать, он делает несколько глубоких вдохов и вытаскивает из кармана грязный носовой платок. Прикрыв нос и рот, ныряет в вагон, хватает бадью, бежит к деревьям и вываливает. Отбежав подальше, он останавливается, уперевшись ладонями в колени и хватая ртом воздух.
Я пытаюсь помочь, но стоит мне приблизиться к вагону, как меня снова одолевает тошнота.
— Прости, — мучимый рвотными позывами, еле выговариваю я, когда Отис возвращается. — Я не могу. Просто не могу.
Он бросает на меня недовольный взгляд.
— Желудок не выдерживает, — зачем-то пытаюсь объяснить я. — Вчера вечером слишком много выпил.
— Оно и заметно, — отвечает Отис. — Сиди уже, мартышкино отродье. Сам разберусь.
Отис перетаскивает остатки мяса к дереву и сваливает в кучу, к которой тут же с жужжанием слетаются мухи.
Мы широко распахиваем двери верблюжьего вагона, однако очевидно, что одним проветриванием не обойтись.
Верблюдов и лрм приходится увести подальше и привязать к поезду. Потом мы обливаем пол водой из ведер и швабрами вычищаем из вагона получившуюся жижу. Мы не жалеем сил, но вонь не проходит.
Закончив свои дела в зверинце, я возвращаюсь в вагон, где меня ждет Серебряный.
Жеребец лежит на боку, а Марлена, все еще в розовом платье, которое было на ней вчера вечером, стоит рядом с ним на коленях. Пройдя мимо ряда открытых стойл, я останавливаюсь рядом с ней.
Шаза у Серебряного полуприкрыты. Он вздрагивает и фыркает в ответ на какие-то неприметные стороннему наблюдателю воздействия.
— Ему стало хуже, — говорит, не глядя на меня, Марлена.
Я медлю и отвечаю:
— Да.
— А у него есть шанс выкарабкаться? Ну, хоть какой-нибудь?
Я колеблюсь, с языка готова сорваться ложь, но у меня не получается выговорить нужные слова.
— Можешь сказать мне все, как есть, — говорит она, — я должна знать.
— Нет. Боюсь, шансов у него никаких.
Она кладет руку ему на загривок.
— Тогда обещай, что это будет быстро. Не хочу, чтобы он мучился.
Поняв, чего она хочет, я закрываю глаза.
— Обещаю.
Она встает и смотрит на него сверху вниз. Ее стоицизм изумляет меня и помогает сохранить присутствие духа, но тут из ее горла доносится странный шум. На смену ему приходит стон, и вдруг она начинает рыдать в голос. Она даже не пытается утереть катящиеся по щекам слезы, а просто стоит, обхватив руками плечи, и задыхается от плача. Кажется, она вот-вот осядет на пол.
Я смотрю на нее в оцепенении. Сестер у меня нет, а если мне когда и случалось утешать женщину, то по куда как менее значимым поводам. Помешкав, я кладу руку ей на плечо.
Она поворачивается и падает прямо на меня, уткнувшись мокрым носом в мою фрачную рубашку — то есть на самом деле в рубашку Августа. Я глажу ее по спине, уговариваю не плакать, постепенно ее слезы переходят в судорожную икоту, и наконец она от меня отстраняется.
Глаза и нос у нее покраснели и опухли, лицо лоснится от слез. Она всхлипывает и вытирает ресницы ладонями, но без толку. Тогда она расправляет плечи и уходит не оглядываясь, и стук ее высоких каблучков разносится по всему вагону.
— Август! — я стою рядом с его постелью и трясу его за плечо. Он вяло переворачивается на другой бок, бесчувственный, словно труп.
Я склоняюсь над ним и кричу прямо в ухо:
— Август!
Он раздраженно ворчит.
— Август! Проснитесь же!
Наконец он начинает шевелиться и прикрывает глаза ладонью.
— Боже милостивый! — бормочет он. — Боже милостивый, у меня же голова сейчас лопнет. Закрой занавески, а?
— У вас есть ружье?
Отведя ладонь от лица, он садится на постели.
— Что?
— Мне нужно пристрелить Серебряного.
— И думать забудь.
— У меня нет выбора.
— Ты же слышал, что сказал Дядюшка Эл. Если с лошадкой хоть что-нибудь случится, тебя выкинут.
— То есть?
— Сбросят с поезда. Прямо на ходу. Если тебе повезет, и неподалеку будут семафорные огни, может, ты даже доберешься до города. Если нет, ну, тогда остается надеяться, что дверь откроют хотя бы не на мосту.
И тут до меня доходит, что имел в виду Верблюд, говоря о свидании с Чернышом. И о чем они все твердили, когда меня в первый раз отвели к Дядюшке Элу.
— В таком случае я рискну и останусь здесь, пусть поезд отправляется без меня. Но лошадь в любом случае придется пристрелить.
Август смотрит на меня в упор из запавших глазниц.
— Дерьмово, — наконец произносит он, спускает ногу с кровати, усевшись на самый край, и трет небритые щеки. — Марлена знает? — наклонившись, он почесывает ноги в черных носках.
— Да.
— Черт! — говорит он, вставая и хватаясь за голову. — Эл будет рвать и метать. Ладно, через пять минут у вагона с лошадьми. Ружье принесу.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Послушай, Якоб!
— Да?
— Сними сперва мой фрак, ладно?
Вернувшись к нашему вагону, я обнаруживаю, что внутренняя дверь открыта. Не без трепета душевного заглядываю внутрь, но Кинко нет. Я захожу и переодеваюсь, а через несколько минут появляется Август с ружьем.
— Вот, — говорит он, взбираясь в вагон, и протягивает мне ружье и две пули.
Одну я кладу в карман, а вторую возвращаю:
— Мне понадобится только одна.
— А если промажешь?
— Не городите вздора, Август, я же буду рядом с ним.
Он смотрит на меня в упор и забирает лишнюю пулю.
— Ну, ладно. Только уведи его подальше от поезда.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!