Подарки фей - Редьярд Киплинг

– Все верно, – прошептал он Уне, – одним глазом не получается точно определить расстояние.

Пак, очевидно, проделал такой же опыт, потому что владелец ножа рассмеялся.

– Сразу не научишься, – сказал он. – Даже теперь удар мой не всегда верен… Я оставался у Детей Ночи, пока не зажила рана. Они называли меня сыном Тира – бога, вложившего правую руку в пасть Зверя. Они показали мне, как расплавляют красные камни и делают острые ножи. И они научили меня заклинаниям, которые нужно петь, раздувая огонь и ударяя топорами. Я теперь много знаю заклинаний!

И он засмеялся, как мальчишка.

– Я все время думал, – продолжал он, – как буду идти обратно и как удивится Зверь. В то время он опять появился на холмах. Я видел его, я сразу учуял его логово – как только вышел из-под деревьев. Он не знал, что я несу Чудесный Нож, который дала мне жрица: я прятал его под одеждой. Хо! Хо! Это был счастливый день, только слишком короткий! Вот Зверь учуял меня, вот он подбирается ближе… «А-а, – думает Он, – вон идет моя добыча, глупый пастух с каменной игрушкой за поясом!» И он бежит ко мне, высоко подпрыгивая, катаясь по траве от радости, что вкусная, теплая еда совсем рядом… И вот он прыгает на меня – и только теперь замечает, что я для него приготовил. О-о! Какие у него делаются глаза! А мой нож втыкается в его шкуру, как тростинка в кислое молоко. Иной раз он и взвыть не успеет, как все уже кончено! Я их даже не свежевал, просто шел дальше. А когда мне случалось промахнуться, я доставал из-за пояса мой старый кремневый топор и вышибал Зверю мозги. Он и не пробовал сопротивляться, только сжимался от страха. Он видел Нож!

Но Зверь очень умен. Еще до сумерек все Звери в округе учуяли кровь на моем ноже и, едва завидев меня, разбегались как зайцы. Теперь они знали свое место! И я шел не прячась, не оглядываясь, как и подобает человеку, одолевшему Зверя.

И вот я пришел в дом моей матери. Нужно было убить барашка. Я рассек его надвое своим ножом и поведал ей все как было. Она сказала: «Это сделал бог!» Я засмеялся и поцеловал ее.

Потом я пошел к моей девушке – к той, что поджидала меня вечерами. Нужно было убить барашка. Я рассек его надвое своим ножом и поведал ей все как было. Она сказала: «Это сделал бог!» Я засмеялся и хотел поцеловать ее, но некстати повернулся к ней слепым глазом, и она оттолкнула меня и убежала.

Я пошел к мужчинам. Пастухи как раз пригнали стадо к водопою. Нужно было убить овцу им на ужин. Я рассек ее надвое своим ножом и поведал им все как было. Они сказали: «Это сделал бог». Я сказал: «Хватит говорить о богах. Давайте есть и веселиться, а завтра я поведу вас к Детям Ночи, и каждый получит Чудесный Нож».

Хорошо было опять оказаться дома, вдыхать запах овец, видеть небо во всю ширину и слышать море. Я уснул под звездами, завернувшись в овчину. Пастухи сидели у огня и говорили между собой.

На другой день я повел их к Деревьям. Мы принесли с собой овечью шерсть, и мясо, и кислое молоко – все как я обещал. Готовые ножи ждали нас в траве на открытом месте: так обещали мне Дети Ночи. Они смотрели на нас из-за деревьев. Их старшая жрица подозвала меня и спросила: «Как принял тебя твой народ?»

Я сказал: «Сердца их переменились. Я больше не вижу, что у них в сердце».

Она сказала: «Это потому, что у тебя только один глаз. Оставайся со мной, и я буду твоими глазами».

Но я сказал: «Я должен научить мой народ обращаться с ножом и убивать Зверя – как ты научила меня». Я сказал так потому, что у ножа и кремня разная тяжесть. Но она рассердилась.

«То, что ты сделал, – сказала она, – ты сделал ради женщины, а не ради своего народа!»

Я спросил ее: «Почему же тогда бог принял мою жертву? И почему ты сердишься?»

«Потому, – ответила она, – что человек может обмануть бога, но мужчина не может обмануть женщину. И я вовсе не сержусь, мне только очень жаль тебя. Погоди немного, скоро ты и одним глазом увидишь, почему я тебя жалею!» И она скрылась за деревьями.

С мужчинами моего племени я пустился в обратный путь. Теперь у каждого был свой нож, и мы заставляли их петь в воздухе: ззынь-дзынь! Кремень никогда не поет, он только бормочет: бум-брум! Зверь все видел. Зверь все слышал. Он понятлив! Он бежал от нас без оглядки. Мы смеялись над ним.

На полпути к дому брат моей матери – он был старшим среди мужчин – вдруг снял свое ожерелье из желтых морских камней.

– Как? Из чего? – переспросил Пак. – А-а, ну конечно! Янтарь.

– Он хотел надеть ожерелье вождя мне на шею. Я сказал: «Не надо. Что значит один глаз, если другой мой глаз увидит тучных овец и сытых детишек, играющих без опаски!»

Брат моей матери сказал остальным: «Вот видите, я говорил, что он откажется…» Тогда они запели хвалебную песню на древнем языке – песню Тира. Я пел вместе со всеми, но брат моей матери сказал: «Эта песнь – о тебе, Хозяин Ножа. Позволь нам самим спеть ее, Тир!»

И даже тогда я еще не догадался – пока не заметил, что никто из них не наступает на мою тень. Тут я понял, что они считают меня богом – подобным Тиру, отдавшему свою правую руку, чтобы одолеть Великого Зверя.

– Во имя огня, что прячется в камне! – воскликнул Пак. – Неужели так было?

– Клянусь ножом и кремнем, все было так! Они сторонились моей тени, как сторонятся жрицы, идущей к могилам предков. Я испугался. Я говорил себе: моя мать и моя девушка – уж они-то не примут меня за другого! И все-таки мне было страшно. Так бывает, когда на бегу вдруг свалишься в кремневую яму с отвесными стенками и понимаешь, как трудно будет выбраться.

Весь народ встречал нас у росяных прудов. Мои спутники подняли вверх свои ножи и поведали все как было. Пастухи, что сторожили овец в наше отсутствие, видели, как Зверь собирался в стаи – и, подвывая, уходил через реку на запад. Он убегал от Ножа, который наконец-то пришел на наши холмы! И значит, я сделал свое дело.

Моя девушка стояла с другими жрицами. Она смотрела на меня, но не улыбалась. Она сделала мне знак – такой, как делают жрицы, когда приносят жертвы богам на могилах предков. Я хотел говорить, но брат моей матери объявил, что будет моим голосом. Как будто я дух одного из умерших предков, от имени которых говорят с нами жрецы на празднике Середины Лета!

– Я помню, – сказал Пак. – Еще бы мне не помнить этих праздников!

– Я рассердился и ушел в дом моей матери. Увидев меня, она хотела стать на колени! Тогда я еще больше рассердился, но она сказала: «Человек не посмел бы говорить со мной, старшей жрицей, так сердито. Только бог не боится гнева богов». Я посмотрел на нее – и вдруг начал смеяться. Я смеялся до слез и все не мог перестать…