Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин

Но и русские также имели шанс частично сквитаться с немцами за Танненберг. Речь идет об окруженном германском 25-м резервном корпусе ген. Р. фон Шеффер-Бояделя, в ноябре 1914 года проводившем операцию на окружение блокированной в Лодзи 2-й русской армии ген. С. М. Шейдемана. Немцы сами были окружены, и в русский тыл уже были подвезены вагоны для отправки германских пленных в глубь России. Однако ввиду несогласованности командиров всех рангов немцы сумели пробиться из «мешка», причем вывели с собой шестнадцать тысяч русских пленных. Вот это — яркая характеристика командования двух военных машин начального периода войны.

Ведь операции осени 1914 года еще имели маневренный характер, и нельзя сказать, что отступающему пришлось хуже. «Слоеный пирог» взаимного окружения давал шансы каждой из сторон. Неблагоприятное для немцев соотношение сил и ожесточенное сопротивление 2-й русской армии не позволили Гинденбургу и Людендорфу получить новые трофеи. Но и русские выпустили противника из «котла». Одни сдают в плен десятки тысяч вверенных им солдат и офицеров. Другие — идут на прорыв в практически безнадежных условиях да еще «вытаскивают» с собой пленных.

Обратим внимание, что речь идет о той же самой 2-й армии, которая в августе уже большей частью погибла под Танненбергом. Смена командования оказалась благоприятной. К счастью, в этой армии не нашлось нового Клюева. А вот окружение германского 25-го корпуса проводилось соединениями 1-й русской армии, которой по-прежнему командовал ген. П. К. Ренненкампф. Во время Восточно-Прусской наступательной операции августа месяца после первых успехов Гумбиннен, вынудивший германское главнокомандование совершить роковую ошибку в критический момент битвы на Марне), допустил ряд ошибок. Итог — около ста тысяч пленных из состава 1-й армии при ее отходе с боями из Восточной Пруссии за Неман (государственная граница между Германией и Россией). Лишь после Лодзинской оборонительной операции генерал Ренненкампф был отстранен со своего поста. Правда, по несправедливому обвинению в «измене», выдвинутому все тем же самым главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта ген. Н. В. Рузским, прикрывающим собственную ответственность за неблагоприятный ход операции (именно ошибки штаба фронта позволили немцам прорваться в русский тыл и окружить 2-ю армию). Кстати, будет понижен в должности до комкора и отстоявший Лодзь командарм-2 ген. С. М. Шейдеман. Наверное, за то, что доблестно дрался и не сдался в плен?

Пренебрежение к пленным русским офицерам со стороны лагерной администрации и являлось следствием оценки хода войны: усомниться в личной храбрости пленных, как правило, никто не мог, но вот в их командирских качествах — проще простого. Не зря же пленных русских офицеров наиболее отчаянно дравшихся частей отправляли в худшие условия. Опять-таки солдатские лагеря насчитывали тысячи пленных, а один из самых больших офицерских лагерей — Нейссе — 866 человек разных наций. Отсюда и разница, ведь офицеры не работали, не перемещались, а находились в одном месте, ничего не делая. Вот и восприятие произвола как тяжелого факта и без того невыносимого лагерного бытия.

Всего к 1916 году в Германии насчитывалось 239 концлагерей. Вместе с отделениями (то есть разбросанными по стране пунктами рабочих команд) в Германии было 1065 лагерей и отделений и около 200 лазаретов для пленных. В Австро-Венгрии было свыше 300 лагерей, но большего размера. В России работало более 400 концентрационных лагерей.

Идем дальше. Статья 8 гласит: «Военнопленные, удачно совершившие побег и вновь взятые в плен, не подлежат никакому взысканию за свой прежний побег». В то же время пойманные военнопленные «подлежат дисциплинарным взысканиям». Этот постулат повторяло и российское Положение о военнопленных от 7 октября 1914 года в статье 9-й. Выход из положения был найден весьма оригинальный. Так как наказывать за побег пленных по международному праву было нельзя, то немцы сажали пойманных в тюрьму «за порчу казенного имущества» (например, подкопанная колючая проволока), а потом отправляли в репрессионный лагерь, где обстановка была тюремной. Сначала за побеги давали плеть — до ста ударов. А потом — привязывание, карцер-одиночка на несколько недель и другие наказания.

Били и в русских лагерях, о чем имеются многочисленные свидетельства. И фактически вопрос об унижениях упирается в такую вещь, как привязывание, так как в России данного наказания не было. Действительно, одной из наиболее распространенных форм наказания в австро-германских лагерях военнопленных было привязывание к столбу. Но разрешение Гаагской конвенции на применение «дисциплинарных взысканий» неминуемо предполагало использование тех из них, что применялись в армиях государств, взявших этих людей в плен. Телесные наказания официально не разрешались, но повсеместно практиковались. Официально разрешался такой вид наказания, как привязывание к столбу. Напомним, что подобное широко практиковалось в войсках Австро-Венгерской монархии, наиболее яркое описание этого дал Я. Гашек в своем «Бравом солдате Швейке» — наказание Балоуна за съедение обеда поручика Лукаша. В Российской империи такого не было, и потому в концентрационном лагере это наказание считалось наиболее страшным. Ю. Кирш дает его описание: «Около специально поставленных столбов на кирпич становился пленный, которого надо было подвергнуть наказанию. Наказуемого привязывали к столбу веревкой, начиная от шеи, рук и кончая ногами. Кирпич после этого выбивали из-под ног, и привязанный оставался в подвешенном положении. Привязывание к столбу считалось одним из самых тяжелых наказаний, и его боялись, как огня».[97]

Что говорить? Армия Двуединой монархии отличалась нестойкостью в бою, и здесь существовали такие, невиданные для русских наказания (в Германии оно существовало, но почти не применялось), которые действовали и для русских пленных. Или еще — «связывание козлом», то есть попарно.

В то же время в России в 1915 году Ставка Верховного главнокомандования ввела в Вооруженных силах такую меру дисциплинарного воздействия, как порка розгами. Письма солдат с фронта говорят о порке как «невыносимой», от которой хочется покончить жизнь самоубийством или сдаться в плен, так как любой заслуженный солдат по закону мог подвергнуться порке по замечанию любого желторотого прапорщика. Кадровые командиры, знавшие цену своим солдатам, не всегда успевали вмешаться в несправедливый процесс назначения наказания и его приведения в действие. Соответственно, и для неприятельских пленных щедро применялись розги, о чем с возмущением сообщают теперь уже австро-германские пленные. Эти наказания, проводимые в «законном режиме», — особенности различных наказаний в разных воюющих державах.

Наконец, самое главное. Многочисленные свидетельства говорят об издевательствах в лагерях. Между тем основная масса русских военнопленных уже с начала 1915 года отправлялись на работы в рабочие команды. Если зимой 1914–1915 годов военнопленные отстраивали сам лагерь, то с марта 1915 года начались работы вне лагеря. Немецкая исследовательница пишет: «Причиной того, что труд военнопленных не намеревались использовать в промышленности и сельском хозяйстве, была та, что в Германии существовала безработица, которая сохранялась в большом объеме после начала войны. И лишь в начале 1915 года стала ощущаться нехватка рабочей силы. Начиная с декабря 1914 года, большинство военнопленных были переведены в рабочие команды (Arbeitskommando), и только немногие из них оставались в своих лагерях… Распоряжение военного министерства от 15 января 1915 г. регулировало использование военнопленных в качестве рабочей силы… С января 1915 года почти все военнопленные оказались заняты в сферах обеспечения войск, сельском хозяйстве, на общественных работах, на шахтах, в промышленности и в ремесленном производстве».[98] В Германии работали 90 % пленных, в Австро-Венгрии — 95 %.