Князь Гостомысл - славянский дед Рюрика - Василий Седугин

– Значит, моя невеста предпочла меня мерзкому рабу! Этого так оставить никак нельзя. Презренный раб должен умереть, а тебя продадут в рабство! Таковы наши обычаи!

– Рапп, ты не сделаешь этого! – в испуге закричала Раннви.

– Еще как сделаю! С превеликим удовольствием выпущу кишки этому презренному рабу!

Гостомысл рукой отвел Раннви за себя, сузил глаза и напрягся, готовясь к схватке. Сколько раз на княжеском дворе сходились они с ровесниками не только на мечах и пиках, но и безоружный против вооруженного, отрабатывая приемы. В бою ведь всякое бывает, могут из рук меч, копье выбить, и в этом случае надо не сдаваться на милость победителя, а самому стремиться повергнуть неприятеля.

Рапп несколько раз делал вид, что кидается на Гостомысла, но тотчас отскакивал назад. Гостомысл, в свою очередь, провел ряд обманных движений и заметил, что не зря называл своего противника «малахольным»: тот с заметным опозданием отзывался на его ложные выпады. Этой слабостью он и решил воспользоваться. И когда Рапп наконец бросился на него по-настоящему, он увернулся, перехватил его руку и вывернул назад.

Рапп как-то странно крякнул и выпустил кинжал. Но потом неожиданно ударил ногой в голень Гостомысла и подсек его. Оба кубарем покатились по тропинке. Скандинав оказался довольно сильным противником, недаром с малолетства ходил в море и тянул сети. Поэтому Гостомыслу никак не удавалось подмять его под себя, а в какой-то момент Рапп вдруг вывернулся и оказался над ним; теперь его руки потянулись к самому уязвимому месту у человека – к горлу. Гостомысл перехватывал его пальцы, извивался, стремясь сбросить с себя противника.

И вдруг Рапп ослаб и упал на него. Гостомысл отшвырнул его в сторону. Над ними стояла Раннви, в руках она держала увесистый сук.

– Ты жив? – Ее бескровные губы еле шевелились, в глазах плескался страх.

Гостомысл наклонился над Раппом. У того мелко-мелко дрожали веки. Встал рядом с Раннви, произнес:

– Ты крепко его приложила.

Она прижалась к нему, ее всю трясло.

– Что будем с ним делать, Гостомысл?

Он поднял кинжал, повертел его в руках. Добить? Нет, рука не поднимается на безоружного.

– Он скоро очнется и поднимет шум, – медленно растягивая слова, произнес он. – Нам не удастся далеко уехать. Нас все равно схватят и казнят.

– Неужто нет никакого пути к спасению? – в отчаянии проговорила она.

Как видно, она теряла последние силы духа и была неспособна на какие-то решения. У него же, как всегда в опасном положении, более четко работала мысль, ища выход. Наконец его взгляд упал на пристань, там стояли купеческие суда.

– Идем, – твердо проговорил он. – Это последняя возможность, мы должны попытаться!

Через кустарник пробежали к берегу, спустились к пристани, здесь пошли медленно, будто прогуливаясь.

– Теперь слово за тобой, – тихо говорил он, склоняясь к ней. – Ты выросла на море, слышала рассказы мужчин про корабли, мимо поселка проходило много различных судов. Так вот, теперь твоя задача выбрать самый быстроходный, самый надежный корабль. Не ошибись, от этого зависит наша жизнь.

Да, Раннви разбиралась в судах. Может, не так, как моряки, но хорошие от плохих отличить могла. Она тотчас заметила шнек – небольшое военное судно, которое иногда охотно покупали купцы: шнеки были крепки и надежны в плавании, хорошо выдерживали бури и ураганы; узкие, с длинным носом, они являлись самыми быстроходными и употреблялись в военном флоте в качестве разведчиков и для выполнения спешных заданий. Купцы на шнеках могли оторваться от морских разбойников, а если была сильная команда, то и напасть на другое купеческое судно, что в то время было обычным делом.

Этот шнек выделялся среди других судов. У него был великолепный нос, который увенчивала позолоченная голова дракона, он был расписан белой и красной краской, на мачте покоилось свернутое полотнище паруса.

– Этот, – глазами указала она Гостомыслу.

Они подошли поближе. На шнеке, привалившись к борту, дремал охранник. Больше никого не было. Пристань тоже была пустынной, люди находились на рынке. Все благоприятствовало их мероприятию.

Гостомысл не стал медлить. По сходням взбежал на судно, подошел к охраннику. Тот не успел понять, в чем дело, как он ударил его деревяшкой по голове и кинулся к мачте. Отвязать веревку, державшую парус, было делом нескольких мгновений. Раннви в это время размотала канаты, державшие корабль возле пристани, и прыгнула через борт. Шнек медленно тронулся с места и, подгоняемый попутным ветром, поплыл по заливу. Раннви встала у рулевого весла, Гостомысл – возле паруса. Он оглянулся на берег. Там все было спокойно, их побега никто не заметил. «Успеем отплыть подальше, а там ищи ветра в поле», – металась в голове лихорадочная мысль.

Когда шнек стал заворачивать по узкому извилистому фиорду, они увидели, что на пристани забегали люди, началась суета.

– Поздно спохватились, – кривя губы в жесткой усмешке, зло проговорил Гостомысл. – Пока отчалят, пока наберут скорость...

– Должны убежать, – подтвердила Раннви, еле шевеля бескровными губами, ее бил озноб.

Шнек скользил по гладкой поверхности фиорда. Вдали показалось море. Вдруг Раннви воскликнула:

– А вот и наш поселок!

Действительно, по левому берегу виднелись разбросанные в произвольном порядке длинные дома, их вид был до боли знаком. Здесь Гостомысл томился больше месяца в рабстве. А вот и дом Веланда, и сарай, где начиналась их любовь...

Раннви, прижав кулачки к груди и подавшись всем телом вперед, не отрывала взгляда от своего дома. Может, хоть на минуту выйдут мама или папа, и тогда она крикнет им прощальные слова, что покидает их навсегда, что никогда им не придется увидеться больше... Но дом стоял одиноким, никого не было вокруг, никто не услышит, никто не увидит ее, не поймет, как разрывается ее сердце... Шнек огибал мыс и поворачивал на юг, а поселок будто вымер. По лицу Раннви текли слезы, она их не вытирала. Вот удаляются и становятся все меньше домишки, в точечку превратилась лодка, на которой они рыбачили с отцом и Гостомыслом, а вот и поселок скрылся за крутым берегом. Скрылся навсегда...

Раннви закрыла лицо руками, сползла по борту на дно судна и заплакала безутешно, навзрыд...

Гостомысл закрепил парус в нужном положении и подошел к ней. Подобное он пережил, когда увозили его в рабство, и по себе знал, что утешать бесполезно.

Они удалились уже на достаточно большое расстояние, когда из устья фиорда вынырнули один за другим три судна и направились следом за ними. Начиналась опасная гонка, ценой которой были их жизни.

Постепенно Раннви приходила в себя. Сначала она усиленно шмыгала носом, потом рукавом стала вытирать слезы, наконец поднялась и огляделась кругом.

– По-моему, погоня нисколько не приближается к нам, – сказал Гостомысл. – Как ты думаешь, могут они догнать нас?