Схватка - Александр Семенович Буртынский
Шрифт:
Интервал:
— Как выглядел?
— Темно было. Солдат и солдат. Я говорю: бери там на припечке ведро. Он узяв, потом скольки-то времени погодя поставил. А потом я по нужде вышел, ну, и… Гапу углядел.
Андрей испытывал смешанное чувство стыда и благодарности.
— Углядел, значит, — сказал Довбня. — А она тушку углядела.
— Какая там тушка — одни ножки…
— Вот именно. За ночь он ее, видно, прикончил.
— Возможно, они прикончили ее еще вечером в другом месте, — заметил Андрей. — А может, не ее скотина.
— Моя! — тихо молвила Горпина, опустив голову.
Мучительно сломанная бровь, прикушенная губа. Андрей отвернулся.
— Ладно, Горпина, — оборвал ее Довбня, — твои несчастья известные. — И, весь подобравшись, процедил: — Но закон есть закон, товарищ лейтенант, отыщем вора.
Будто отхлестал по щекам.
— А вы сделайте слепки со следов, — вдруг вклинился Бабенко, наивно выпучив глаза, — и сразу определите, что не наша машина.
— Заткнулся бы, — сказал Довбня, глядя под ноги, где уже не было никаких следов.
Андрей перевел дыхание. «Судьба, — мелькнула счастливая мысль. — Стефкин бог помогает мне, что ли».
— Ну что ж, — сказал Довбня, — дальше, при дороге, воинские части, машин полно. Пройдемте, лейтенант, прогуляемся, поглядим…
Вот когда он понял, что влип… Сонный с похмелья Николай, наверное, где-нибудь неподалеку, у дороги, затесался среди чужих машин и дремлет себе как ни в чем не бывало. Когда еще Юра его найдет, да пока раздобудут бензин — его оставалось совсем мало, только сейчас об этом вспомнил…
…Шли молча, метель затихла, выглянуло солнышко. Андрей до рези в глазах всматривался в уходящую вдаль шеренгу машин при дороге, боясь наткнуться на свою, ее можно было узнать сразу по обшарпанному кузову. Полуторки эти, прошедшие войну, доживали последние дни.
Довбня, очевидно не знавший в лицо Николая, начал с крайней новенькой трехтонки, показав копавшемуся в моторе водителю документ. Андрей усердно помогал ему приподнимать брезент, изредка высказывая предположения насчет того, как лучше уличить преступников — по пятнам крови.
— Мясо они могли выкинуть, а пятна смыть времени не хватило. Наверняка…
Довбня помалкивал, и, чем сдержанней он был, тем разговорчивей, ревностней становился Андрей, стараясь сбить с толку милиционера. То останавливал первых встречных солдат и начинал расспрашивать о прибывших ночью машинах, то советовал идти вглубь от дороги, где на просеках тоже виднелись машины, — только бы не вперед, — смотреть основательно, не упустить бы ни одной. Его прямо несло словами. И так продолжалось до тех пор, пока не укололся о прищуренный взгляд Довбни, поняв, что непривычная говорливость лишь выдает его с головой. И тотчас замолк, успокаивая себя тем, что Довбня попросту не уловит такой психологической тонкости.
— Вряд ли что отыщем, не дурак он — дожидаться нас, — произнес Андрей, наконец, с нарочитой небрежностью, все больше волнуясь: они продвигались вдоль колонны, и вероятность обнаружения машины росла. Но Довбня решил оставить в покое новые машины, да и первую, может быть, проверял лишь для того, чтобы испытать лейтенанта, его-то «старуху» он знал.
Эта его хитрость, в которой Андрей уже не сомневался, подсекла его и вместе с тем странно обозлила. Он замкнулся, насторожась, чувствуя, как натягивается между ними струна недоверия, враждебности, и от этого еще сильней ненавидел коварного старшину.
— Я вам непременно нужен? У меня дела…
— Да нет, ступайте по своим делам.
Но Андрей, точно завороженный, продолжал идти рядом, лишь поймал скользнувшую по красному лицу Довбни усмешку. Но ему уже было наплевать: судьба-индейка вывезет. Закурил, не глядя, протянул пачку сигарет милиционеру — почувствовал, что тот не собирается брать, и небрежно сунул обратно в карман.
— Побрезговали…
— Да… нет, просто, знаете, привык во всем обходиться своим. По мере, так сказать, возможности. — И уточнил со смешком: — Берегу достоинство…
«Бог ты мой, какая щепетильность».
— В таких мелочах?
— Это как сказать…
Андрей был задет за живое. В спокойном, чуть смущенном облике Довбни не ощущалось подвоха. Старшина вдруг заговорил, словно бы оправдываясь:
— Это, знаете, самое ценное — быть верным себе. Жизнь — штука сложная, и всякого в ней еще хватает… И колдобин и ухабов, а ты знай иди, не срывайся, не теряй курса. — Что-то удивительно знакомое прозвучало в его словах, в самом тоне — раздумчивом и вместе с тем жестком. Ну да, отец говорил то же самое. Очевидно, и Довбня подытоживал что-то свое, пережитое, не совсем связно, окольно… Замолк, не спеша чиркнув кресалом, закурил. — Обстоятельства, конечно, много значат. Как же! Я Маркса читал, про человека и про обстоятельства. А все же в трудные минуты, в испытаниях, нужно оставаться самим собой… Когда-то довелось мне хлебнуть месяц в лагере, до побега к партизанам, там всякое было, и предатели были. Но таких — единицы, а в массе-то люди все же люди, гордые существа…
— Эк вы куда от папирос шагнули, — заметил Андрей, ни на минуту не забывая, что жизнь его сейчас — в руках этого с виду простоватого, но довольно заковыристого мужичка.
— А это в большом и малом. С малого все и начинается, с потери, с уступки себе… Мир один, все в нем сплетено, замешано крутенько. — Он снова засмеялся, как бы застеснявшись своих обобщений. — Так сказать, диалектика…
Андрей не ответил, подавленный невесть откуда подступившим ощущением собственной униженности, родившей брезгливость к самому себе. Спасая честь мундира, он стал изворачиваться, хитрить, лгать. И вот уже гаденький инстинкт — уберечься!.. А разве не так? Вдруг вспомнилось подобное же происшествие в полку: тогда командир рейдировавшей по Полесью роты попал под трибунал — не спасли фронтовые заслуги.
Что же говорить о нем, рядовом взводном, воевавшем без году неделя. Ну, не совсем так — полтора года на передовой с перерывом в медсанбате, где отлеживался после контузии. По сравнению с тем комроты он просто щенок…
Они дошли уже до середины колонны, когда Довбня вдруг завозился у одной из старых машин, и Андрей облегченно вздохнул, получив передышку. Чужая машина. С красными пятнами на днище кузова.
Подбежал незнакомый старшина, и после короткого объяснения выяснилось, что пятна — следы от пролитой краски, в этом легко убедиться. Довбня, колупнув ногтем пятно, согласился, но расходившийся старшина, шустрый старичок в шикарной офицерской, из голубого меха, шапке, неожиданно полез на рожон и заорал на Довбню: какое тот имеет право проверять военные машины?!
— Взять его! — заорал он двум точно из-под земли выросшим автоматчикам. — В штаб его, пусть там разберутся!
Андрею ничего не оставалось, как вступиться за милиционера, хотя это вовсе не входило в его планы, напротив, увеличивало опасность.
— Оставь его, старшина, — сказал он как можно миролюбивей. — Человек при исполнении долга.
— А вы кто такой? — запетушился старшина, правда уже
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!