Закон Единорога - Владимир Свержин

– Не обращайте внимания на моего шалопая-ученика, – раздраженно блеснув воспаленными глазками из-под кустистых бровей, заметил алхимик.

– Вот! – он сделал указующий жест в сторону своей зеленой аптеки, живописно разложенной по всей внутренней поверхности фургона. Свежая рубаха, насильственно натянутая заботливым Бельруном на его тщедушный торс, запарусила на ветру. – Такой коллекции вы не увидите больше нигде. Здесь, наверное, есть все, что измыслила природа для того, чтобы вернуть здоровье человеку и тварям, живущим рядом с ним. Вот, например, – без всякого предупреждения выхватив из кучи холщовых мешочков один, он сунул его прямо мне под нос так, что я едва успел отшатнуться. – Алиссум! Растение весьма редкое и полезное. Не забудьте принять его, когда вас укусит бешеная собака. Он отбросил в сторону мешочек, теряя к нему всяческий интерес, и схватил пучок корешков с острым запахом, перевязанных ниткой.

– Валериана! – торжественно объявил Деметри-ус. – Название сего могущественного растения уже само свидетельствует о его назначении, ибо в переводе с благородной латыни означает valere – быть здоровым. Ах, да! Вот оно! Винсент, мальчик мой, – алхи мик бесцеремонно ухватил нашего возницу за плечо. – Я уж не знаю, где ты и этот ваш стриженый ученик на четвертой повозке заработали такие ужасные синяки, но у меня есть отличное средство! Он выхватил пучок подувядшей травы и стад угрожающе размахивать им над головой несчастного Бель-руна.

– Это резеда! Однако недаром по-латыни resedo значит «исцелять»! Стоит приложить ее к синяку, как он быстро пройдет. На вот, держи, – укоризненно протянул алхимик лекарство своему ученику, упорно не желавшему присоединиться к нашей научной бесе де. – Оно растет у тебя под ногами, а ты даже не знаешь, какую пользу можно извлечь из этого растения…

В течение последующих часов мы узнали много нового: о том, что скабиоза превосходно лечит чесотку; что диковинное растение конский хвост ни в коем случае нельзя добавлять в сено, а уж тем более, упаси Господи, есть его самому, ибо случатся ужасные судо роги; что трава святого Иоанна – вещь, безусловно, необычайно полезная для заживления ран, лечения желудочной хвори и еще 97 болезней, но пить ее настой мужчинам надо весьма умеренно… и так далее, и так далее. Словоизлияния ученого мужа прервал звук рога, донесшийся откуда-то из глубины леса.

– Охотится кто-то, – небрежно пояснил рельрун. Я согласно кивнул.

– Что? А? Вы это о чем? Ах, да! – алхимик более всего сейчас напоминал взъерошенную неясыть, которой во время еды пожелали «приятного аппетита». Полуседые пепельные волосы в беспорядке топорщились, карие глаза удивленно округлились. Видимо, не ожиданный звук пустил течение его мыслей по иному руслу, и, отставив в сторону гербарий, он схватил короб с химикатами… Я опасливо покосился на мсье Мишо.

– Скажите, почтеннейший Деметриус, – задал я вопрос, мучивший меня с момента нашего неожиданного знакомства. – Вам никогда не приходила в голову мысль, что ваши изыскания опасны, и причем опасны не только для вас, но и для всего человеческого рода?

– Как вы сказали, юноша? – выходя из состояния самосозерцания, воскликнул алхимик. – Опасны?! Эти слова выдают в вас глупого невежду! Огонь, на котором вам жарят дичь, и вода, в которой вы совершаете омовение, – не менее опасны. Но еще никто не жа ловался на то, что на этом свете существуют огонь или вода!

– Но если вы, высокоученый муж, едва не погибли в результате своего опыта, то что можно говорить о простых смертных, чьи знания несоизмеримо малы в сравнении с вашими? – задал я каверзно-витиеватый вопрос.

– А вы не совсем глупы, – обнадежил меня польщенный ученый. – Все дело в том, что я сейчас нахожусь лишь в начале пути; мои исследования огненного зелья во многом несовершенны… Но верьте мне, – алхимик мечтательно закрыл глаза, – придет тот час, когда мое открытие облагодетельствует человечество!

«Да уж», – горько усмехнулся я, неизвестно почему вспоминая вдруг огненный вал, накрывший наш батальон «коммандос» при высадке на Жарль-Жар.

– В ходе своих исследований, юноша, – Деметриус внезапно посерьезнел, – я сделал величайший вывод. Человек есть существо, наполненное творчес кой энергией, которая во многом предопределяет его жизнь. Он ненадолго замолчал. Я с некоторым удивлением начал прислушиваться.

– Со времен райского сада в человеке заложена жажда познания нового… Жажда сия неутолима. Человеку постоянно нужно менять что-то вокруг себя, творить новые сущности, создавать новые вещи, искать, ошибаться и находить. Но при всем этом, ежечасно мен что-то вокруг, себя, человек, желая того или нет, меняется сам. И это изменение, в свою очередь, ведет его на путь новых деяний. Я назвал это Законом Единорога.

– Почему именно единорога? – несказанно удивился я, припомнив свою встречу с этими сказочными существами в лесах Германии. Алхимик горделиво выпрямился и, воздев палец, изъеденный реактивами, вверх, важно произнес:

– Я много лет посвятил изучению природы этого зверя!

– Да? И что же?

– По моему глубочайшему убеждению, сие животное существовать не может. Ему нет места среди других.

– Как это существовать не может? – возмутился я. – Да я сам наблюдал единорогов!

– И не вы один! – непонятно чему обрадовался естествоиспытатель.

– У меня есть сотни заслуживающих внимания свидетельств об этом удивительном существе.

– Но вы противоречите сами себе, почтенный Де-метриус, – я был окончательно сбит с толку.

Ученый хитро улыбнулся и, наклонив голову набок, произнес:

– Когда вы, скажем, делаете игрушечную лодочку из коры дерева, что у вас получится?

– Лодочка, – хмыкнул я.

– Да! Конечно же! – мой простой ответ почему-то привел алхимика в неописуемый восторг. – Но не наполнит ли это вашу душу радостью?

– Пожалуй, наполнит… – все еще слабо понимая, к чему ведет высокоученый муж, отозвался я.

– Значит, можно сказать, что, каким-то образом изменяя мир вокруг, вы тем самым изменяете и себя самого? – вкрадчиво осведомился он. Я автоматически кивнул. – Но так же верно и обратное! Изменяясь внутренне, в душе, вы изменяете мир! А поскольку душа есть искра Божьего пламени… При этих словах я невольно вздрогнул и стал слушать философа с фермы Трезэссар более внимательно.

– …То души, собранные воедино, способны возжечь огонь новой жизни, преобразующий грубую материю в нечто живое. Единорог есть воплощенная человеческая мысль, воплощенное чаянье – тяга к свету, чистоте и надежда на лучшее. Он одновременно пребывает в мире эфирном и материальном. Теперь вы понимаете меня? – возбужденно дергая меня за несчастную камизу, завопил вошедший в раж ученый. Бельрун обеспокоенно оглянулся.

– Учитель, у вас все в порядке? – с тревогой в голосе спросил он.

Не обращая внимания на этот вопрос, Деметриус продолжал вдохновенно излагать свою теорию. Ему явно надо было выговориться – годы одиночества, проведенные на ферме, давали себя знать.