Нутро любого человека. Дневники Логана Маунтстюарта - Уильям Бойд

На самом-то деле, Тесс спасла меня от Лэнд (и от Люси, уж если на то пошло). Теперь, когда я прошел через подлинные, взрослые половые отношения с женщиной, я обрел способность смотреть на Лэнд по-новому, объективно — без гнева и застилающей взор розовой дымки мальчишеской страсти. И потому могу сказать, что меня все еще влечет к ней, — признаю это открыто, — однако, если она предпочитает мне милейшего Бобби Джарретта, значит так тому и быть.

Мы спускались накатом с холма близ Гарсингтона, когда нас окликнул стоявший у дороги мужчина. Мы остановились: это был знакомый Лэнд по имени, насколько мне удалось разобрать, Зигги (Зигмунд?) Клей.[36]Он держал в руках альбом для набросков и акварельные краски, одет был в костюм из крепкого твида, казавшийся размера на три большим, чем ему требуется. Вскоре выяснилось, что живет он в Поместье. Не по годам лысый, Зигги отрастил, в виде компенсации, большие пиратские усы. Он пригласил нас на чай — и не пожелал слушать никаких отговорок (волевая, что называется, натура). Мы вкатили велосипеды обратно на холм и оставили их у парадной двери дома, под защитой самой высокой, какую я когда-либо видел, живой тисовой изгороди. Клей провел нас на довольно красивую боковую каменную террасу с аркадой. С террасы открывался вид до самого Дидкота, а внизу под нами лежал спадающий к зеркальному озеру парк, уставленный статуями и затененный древними дубами. Зигмунд позвонил в колокольчик и потребовал у горничной чаю — та сказала, что чай уже подавали и все давно убрано. „А я хочу чаю“, — заявил Зигмунд, и чай в конце концов принесли — вместе с бутербродами и половинкой кекса с цукатами и орехами. Пока мы пили и ели, Зигмунд называл нам имена других гостей дома, прогуливавшихся вокруг декоративного озера: Вирджинии и Леонарда Вулф[37], Олдоса Хаксли и некой мисс Спендер-Клей (не родственницы Зигмунда, подчеркнул он, добавив, что хочет жениться на ней, поскольку она — одна из богатейших женщин Англии). Затем на террасу вышла Оттолайн Моррелл и выбранила „дорогого Зигги“ за то, что он потребовал второго чая. „Самый жалкий второй чай, какой мне когда-либо подавали“, — пожаловался он в ответ (похоже, его бесцеремонные протесты доставляют ей удовольствие). Меня представили — Лэнд она знала и так: есть ли на свете люди, не знакомые с Лэнд? На леди Оттолайн было пурпурное платье и пестрая шаль, у нее ярко-рыжие волосы. Поначалу она обходилась со мной чрезвычайно любезно, сказала, что я должен еще раз прийти в Гарсингтон, и спросила, в каком колледже я учусь. Когда же я ответил, что в Джизус-Колледже, на лице ее мелькнуло такое удивление, точно я назвал Тимбукту или Джон-о’Гротс. „В Джизусе? — сказала она. — В Джизусе я никого не знаю“.

— Возможно, вы знаете моего тьютора, Филипа Ле-Мейна.

— О, этот. На вашем месте я сменила бы тьютора, мистер Стюартон.

От озера уже подходили другие гости и по мере их появления, меня представляли каждому (делал это запомнивший мою фамилию Зигги), так что я обменялся рукопожатиями с Вулфами, Хаксли и одной из богатейших женщин Англии.

— Молодой человек учится у Филипа Ле-Мейна, — исполненным значения тоном сообщила леди Оттолайн Вирджинии Вулф.

— А, у этого лицемерного паука, — отозвалась та, и все вокруг зафыркали — кроме меня. Миссис Вулф оглядела меня с головы до ног: — Вижу, я вас огорчила. Вы, вероятно, почитаете его.

— Ничуть… — однако, прежде чем я успел что-либо добавить, леди Оттолайн сказала, что пора всем подняться наверх и переодеться. И мы с Лэнд ускользнули из дома.

Четверг, 30 сентября

Разъезды: июль — в Довиле (с мамой и мистером Прендергастом). Приятный дом, отвратительная погода. Затем в Лондоне, где мы изнемогали от жары. Август: в Галашилсе, у Дика. Много стрелял по птицам — ни в одну, рад сообщить, не попал. 20 авг. отправился путешествовать. Три дня в Париже с Беном, затем Виши — Лион — Гренобль — Женева. Оттуда в Йер, чтобы немного пожить на вилле, которую сняли в новом городе мистер и миссис Холден-Доуз. Йер очень красив — замок, пальмы, — но там слишком много англичан. Здесь есть даже английский вице-консул (старый армейский друг Х-Д), англиканская церковь и английский доктор. Джеймс, как я должен теперь научиться называть Х-Д, по-прежнему ироничен, он наложил запрет на любые разговоры про Абби. Цинтия совершенно очаровательна: они выглядят очень счастливой супружеской четой и счастье их заразительно — не думаю, что за всю мою жизнь мне выпадали такие спокойные десять дней. По утрам Цинтия упражнялась в игре на фортепиано, а я, как правило, отправлялся купаться на Костабелле. У них очень хороший повар, так что большую часть вечеров мы обедали дома, — разговаривали, пили, слушали граммофон (музыка самая разная: Массне, Глюк, Вивальди, Брамс, Брук). Джеймс сказал, что до окончания учебы навестит меня в Оксфорде: никак не могу свыкнуться с тем, что вот-вот начнется последний мой год.

Во всяком случае, жилье у меня здесь хорошее. Спальня отдельная, а гостиную и ванную комнату я делю с малым по имени Эш, изучающим медицину, биологию, химию и так далее. Вследствие чего, у нас с ним мало, а то и вовсе нет тем для разговоров; если он не у себя в комнате, значит, скорее всего, сидит в „Гербе Виктории“ или отправился в химическую лабораторию около Клебе. Наш домохозяин и его жена — Артур и Сесили Бруэр — живут под нами, на первом этаже. Миссис Бруэр кормит нас утром и вечером, ленч следует заказывать за сутки вперед, стоит он на одну шестую больше. Счастлив я здесь не буду, но буду доволен.

В августе Питер попросил меня отправиться с ним и Тесс в Ирландию, на автомобильную прогулку. Я не видел Тесс с нашего последнего совместного воскресенья, и мысль о том, что придется изображать прикрытие для „мистера и миссис Скабиус“, показалась мне невыносимой. Я кое-как отговорился, но, думаю, у Питера возникли некие подозрения. Он спросил, не поссорились ли мы с Тесс: „Всякий раз, как я упоминаю твое имя, она меняет тему“. Я сказал, ничего подобного, по-моему, она замечательная девушка. Пишу это сейчас и думаю о ней, о ее щедрой, незатейливо чувственной натуре. Она что-то высвободила во мне, мне кажется, что характер первого, всепоглощающего сексуального переживания способен определить желания и аппетит человека на всю его дальнейшую жизнь. Не проведу ли я оставшиеся годы в поисках новой Тесс? Не станут ли для меня обкусанные ногти знаком, своего рода сексуальной закладкой в книге жизни?

Пятница, 12 ноября

Обед в „Георге“ с Ле-Мейном и Джеймсом Хоулден-Дозом. Цинтия дает концерт в Антверпене, ни больше, ни меньше, так что компания у нас была исключительно мужская. Поначалу мы, как мне показалось, были немного скованы, в воздухе витало ощущение соперничества между моими соседями по столу, собственнических настроений — кто знает меня лучше, кому я обязан большим, чье влияние на меня сильнее и протянет дольше? Впрочем, мы налегали на спиртное и после супа и рыбы почувствовали себя привольнее. Ле-Мейн и Х-Д принялись обмениваться сведениями об общих знакомых — этот теперь член парламента, тот помощник министра, а тот „плохо кончил“. Я сказал о том, какое сильное впечатление производит на меня эта сеть связей, — начальник разведки сидит в Оксфорде, а мириады его шпионов прилежно трудятся за границей, — и Х-Д ответил: „О да, паутина, которую столь старательно сплел Филип, куда обширнее, чем думают многие“. Тут я вспомнил выпад Вирджинии Вулф и связанный с ним обмен репликами, и рассказал о том, какую вспышку враждебности вызвало в Гарсингтоне упоминание о Ле-Мейне. Он с наслаждением выслушал меня — был искренне доволен, — и поведал нам, чем заслужил тамошнее негодование.