Пассажир - Жан-Кристоф Гранже

Анаис его больше не слушала. Она ушла в себя. Погрузилась на дно собственной души. Собственной боли. Помимо воли она крепко сжимала руки, а в мозгу назойливо билась одна и та же мысль. Мне не справиться… Теперь дрожь передалась и ногам. Она стояла и сотрясалась всем телом. В то же время она чувствовала себя словно окаменевшей. Когда подступал очередной приступ паники, она могла упасть на землю или на ближайшую скамейку и не двигаться несколько часов. На нее накатывало нечто вроде паралича. Ужас обдавал ее своим ледяным дыханием и держал в тесном футляре, не давая вырваться.

— Сегодня мы продегустируем вино две тысячи пятого года, который в Медоке выдался чрезвычайно удачным. В настоящее время можно лишь предполагать, какой ценности достигнут вина урожая этого года в будущем. Откровенно говоря, дегустировать это вино пока преждевременно. Но мы взяли несколько образцов из бочек и…

Группа потянулась к лестнице, ведущей в погреб. Анаис засомневалась, но все-таки решила последовать за остальными. С великим трудом ей удалось спуститься по ступенькам. В подвале пахло плесенью. Ферменты медленно, но верно делали свою работу. Анаис любила вино. К сожалению, вино всегда навевало ей мысли об отце. Именно он научил ее всему, что она знала о виноделии. Научил пробовать и дегустировать вино. Научил его коллекционировать. Когда пелена спала с ее глаз, ей пришлось отречься от всего, что так или иначе касалось ее наставника. Но вино… Он и так украл у нее все, чем она дорожила. Она не позволит ему украсть еще и любовь к вину.

— Еще раз повторяю, срок дегустации этого вина еще не настал…

Внезапно Анаис развернулась и пошла прочь. Спотыкаясь, поднялась по лестнице. Все так же потирая руки, побежала через зал с резервуарами. На улицу. На воздух. Завыть, чтобы никто не услышал. Она бежала, и ее искаженное, уродливое отражение следовало за ней, перескакивая с одной выпуклой блестящей стенки на другую. Потоком нахлынули воспоминания. Неумолимый, как прилив, ужас подступал все ближе, грозя взорвать ее мозг. Как всегда.

Ей срочно надо наружу, под ночное небо.

Площадка перед винодельней пустовала. Замедляя шаг, Анаис миновала винные склады и направилась к виноградникам. Все вокруг казалось синим. Земля и небо окрасились в лунные цвета. Почва под ногами серела, словно посыпанная пеплом, и из нее выступали виноградные лозы.

Вино…

Отец…

Изо рта у нее вырывались облачка пара, смешиваясь с поднимавшейся от земли серебристой моросью испарений. Холм полого спускался к эстуарию Жиронда, и Анаис по тропинке пошла вниз. Мелкие камешки скрипели у нее под сапогами. Ветки и подпорки виноградных лоз злобно цеплялись за джинсы, словно не желали ее пропускать.

Вино…

Отец…

Она забрела в самую гущу виноградника и наконец дала волю воспоминаниям. В детстве и юности в ее жизни был всего один человек. Ее отец. Ничего удивительного для девочки, потерявшей мать в восьмилетием возрасте. Странно было другое — в жизни отца тоже была всего одна женщина. Его дочь. Они образовывали идеальную платоническую пару. Их отношения строились на взаимопонимании и равноправии.

Образцовый отец. Он сам помогал ей делать уроки. Сам встречал ее после занятий в школе верховой езды. Сам возил ее на пляж в Сулак-сюр-Мер. Рассказывал ей о ее матери-чилийке, увядшей в психиатрической клинике, словно цветок в оранжерее. Он всегда был рядом. Она ощущала его присутствие каждую минуту. Он ни разу ее не подвел.

Иногда Анаис испытывала какой-то дискомфорт. Необъяснимый. С ней случались панические атаки. Приступы ужаса накатывали на нее в обществе отца. Как будто ее тело знало нечто такое, что оставалось неведомым ее сознанию. Что именно?

Ответ она получила 22 мая 2002 года.

Он был напечатан на первой странице газеты «Сюд-Уэст».

Статья вышла под заголовком «Палач в наших виноградниках». Автором ее выступил телевизионный журналист, случайно наткнувшийся в Сети на документальный фильм, снятый для канала Арте и посвященный роли французских военных в деятельности южноамериканских диктатур в семидесятых годах. Активисты ультраправых движений, бывшие члены Секретной военной организации, отставные тайные агенты Службы гражданского действия сотрудничали с кровавыми режимами в качестве инструкторов. Нашлись и такие французы, которые принимали непосредственное участие в репрессиях. Так, известный винодел, работавший в Чили, лично командовал эскадронами смерти. Он и не думал прятаться под псевдонимом. Все знали его как уроженца Аквитании Жан-Клода Шатле. Днем — специалист по вину. Ночью — заплечных дел мастер.

После появления статьи телефон в доме звонил не умолкая. Новость распространилась по городу со скоростью пожара. В университете Анаис слышала приглушенный шепот у себя за спиной. На улице прохожие провожали ее глазами. Вскоре документальный фильм показали по каналу Арте. Истина выплеснулась наружу. В кадрах мелькали фотографии ее отца — он был моложе и выглядел не таким импозантным, каким его знала Анаис. О нем говорили как о «ключевой фигуре в организации пыток в Сантьяго». Свидетели вспоминали его выправку, тронутые сединой волосы и светлые глаза, а главное — хромоту, из-за которой его невозможно было перепутать с кем-то другим. Жан-Клод Шатле с детства припадал на одну ногу — результат неудачного падения с лошади.

Люди, которых он пытал, рассказывали о его мягком голосе и чинимых им зверствах. Он лично рубил им пальцы и вырывал ногти, бил их зарядами электрического тока и делал впрыскивания камфарного масла. В арсенале у Хромого — El Cojo, как его прозвали, — имелся и фирменный прием: списывая в расход очередного заключенного, он запускал ему в горло живую змею. Свидетели противоположной стороны, в основном военные, подтверждали, что Шатле — молодой выученик генерала Осареса, служившего в Аргентине, внес неоценимый вклад в формирование и подготовку отрядов боевиков…

Анаис смотрела фильм в гостях у подруги. От пережитого в тот вечер шока у нее пропал голос. В последующие дни местная пресса опубликовала сразу несколько статей. Отец под их натиском замкнулся в гордом молчании и окропил дом святой водой — он всегда был истово верующим католиком. Анаис в каком-то дурмане сложила свои вещи. Ей исполнился двадцать один год, и от матери, назначившей ее своей единственной наследницей, у нее оставались кое-какие деньги, вырученные от продажи земельной собственности в Чили.

Она сняла двухкомнатную квартиру на центральной торговой улице Фондодеж и больше ни разу не виделась с отцом. Но ее неотступно преследовали слова свидетелей, описывавших Хромого. Его манеру говорить. Его жесты. Его руки.

Те самые руки, которые привычно хватались за picana.[11]Руки, которые мучили, резали, кололи других людей. Эти руки мыли ее, когда она была маленькой. Держали ее, провожая в школу. Защищали от всего на свете.

На самом деле она давно предчувствовала нечто подобное. Как будто ее мать, нашедшая спасение в безумии, успела мысленно сообщить ей свою страшную тайну: она вышла замуж за дьявола. И Анаис была дочерью дьявола. Она несла на себе проклятие крови.