Пентхаус - Александр Егоров

Он тяжелый и страшный. Со Светкой никогда не происходило ничего подобного. Нет: она, конечно, гуляла с одноклассниками. Они слушали магнитофон, обжимались в подъездах и дожидались, когда мамы не будет дома, да все никак не выдавалось случая, и к тому же это было совсем другое. Ее мальчики никогда не заламывали ей рук, не душили, не натягивали шапочку на самые глаза и не говорили таких слов, как этот упырь.

«Ты у меня получишь, сука, — бормочет он. — Н-на, получай».

Удар по голове — и Светкины ноги подкашиваются. Она больше ничего не видит, а если и чувствует, то лучше бы не чувствовать.

Застегнув штаны, Жорик уходит, не оглядываясь. Поземка заметает его следы. Никто искать его не будет, конечно. Никто его не видел. Он чертовски удачлив, этот будущий бизнесмен.

Я пытаюсь найти в его сознании еще хоть что-нибудь об этой девушке. Напрасно. Больше они не встречались.

— Т-твою мать, — говорит взрослый Жорик. — Вот это… проперло…

Он выбирается из кресла. Поплотнее запахивает простынку. Окидывает меня темным взором. Ощеривается в улыбке:

— Артёмчик. Арте-емчик, родной ты мой. Ты же просто чудеса творишь, прямо в самую душу залазишь… Ну и как такого доктора отпустить? Чтоб другие перехватили?

Он грозит мне толстым пальцем:

— Не-ет, и не думай. Я тебя типа приватизировал. На всю оставшуюся жизнь. Погоди… где там наш Серый? Сейчас тебе сюрприз вручать будем.

Дверь отворяется, но охранник медлит. В коридоре слышна возня. Наконец Серега заходит, толкая перед собой девушку лет двадцати, в тесном медицинском халатике и даже в шапочке с красным крестом, как из секс-шопа.

Халатик ослепительно белый, но у меня темнеет в глазах.

— О, господи, — говорю я. И обнимаю заплаканную Лидку.

— Простите, Артем, — шепчет она. — Мне сказали, что вы просили… и я подумала…

«Я просил?» — ужасаюсь я.

Хотя что тут ужасаться. Ей позвонили и вызвали. Она думала, что мне нужна ее помощь. Уж не знаю, что наплел ей уважаемый клиент. Определенно, я недооценил театральные таланты Георгия Константиновича.

— Просто я решил, что тебе, Артёмыч, не повредит медсестричка, — говорит Жорик невозмутимо. — Все нормальные врачи медсестричек имеют, хе-хе. Не говоря уж о пациентах. Вот я и думаю — а чем мы хуже. Правильно я говорю?

Лидка боязливо прижимается ко мне. Она вся дрожит. Она стесняется своего дурацкого костюма, стесняется всех окружающих страшных людей и меня тоже немножко стесняется. Я прекрасно знал, что она в меня втрескалась. Но до сих пор между нами были исключительно служебные отношения. Нельзя трахать сотрудниц, — гласил моральный кодекс строителя пентхауса.

— Такой вот сюрприз, — заключает Жорик. — Ты рад?

— Я что-то не так сделала? — тихонько спрашивает Лидка.

Но Жорик слышит. Слышит и ржет.

— А ты еще ничего и не сделала, сестричка, — говорит он. — Ты еще даже роли не знаешь. Ничего, щас мы тебя введём… в курс дела… Тёмчик поможет…

Он оправляет простынку. Жирный живот колышется. Лида еле слышно взвизгивает.

«Он такой страшный», — сказала она когда-то. А я ее успокаивал.

Идиот.

— Не стоит этого делать, — говорю я.

Жорик смотрит удивленно. А охранник, Серега, приобнимает Лидку за плечи. Отрывает от меня.

— Не трогай ее. — Я толкаю охранника в бок, Лида вырывается. — Я говорю, вы чего, охренели?

— Так ты не хочешь? — восклицает Георгий Константинович. — А я-то думал, ты только рад будешь… спасибо мне скажешь…

Он пожимает плечами, будто разочарован до глубины души.

— Да и девочка явно не против, — говорит он. — По глазам вижу… ладно. По ходу это и не важно. Серега!

— Слушаю?

— Доктор не хочет подарка. Доктор хочет в кресле посидеть. Расслабиться. Ты им займись.

Серега кивает с готовностью.

— Нет, — говорю я.

— Нет, — говорит Лидка.

Но нас никто не слушает. Сказать точнее — они заняты другими вещами. Серега нежно, но непреклонно заламывает мне руку. Георгий Константинович в это время подходит к Лиде близко. Очень близко.

— А я тебя еще в первый раз приметил, — говорит он. — На этом вашем ресепшене. Светленькая такая. Славная. Я еще подумал — может, тебя Светланой звать?

Жирными пальцами он берет ее за подбородок:

— Давай-ка ты не будешь рыпаться, сестричка. И все будет шоколадно. А иначе… как бы у доктора нашего не возникло проблем. С функциональной частью, ясно тебе?

Я не вижу, но знаю, что Лидка плачет.

Рванувшись из железных рук, я на секунду оказываюсь свободным. Я вижу лицо Жорика. Его брюхо и вздыбившуюся простынку. Вслед за этим Серега молча бьет меня сцепленными руками по шее, и становится темно.

* * *

В темноте скрипит дверь.

Дернувшись, я пытаюсь повернуть голову. В светлом пятне — черный силуэт. Черный и неподвижный.

Вероятно, это второй охранник.

Я пробую разлепить губы.

— Слушай, Вовчик, — говорю я. — Подойди сюда, а?

Мои руки и ноги затекли и не двигаются.

— Что, отдохнул? Отпустить тебя?

Вовчик подходит ближе. В полутьме видно, как блестят его глаза.

— А не отпущу — орать будешь? — интересуется он.

— Не буду.

Он усмехается. Кажется, он разглядывает меня с ног до головы.

Этот Вовчик, второй охранник, нечасто заступает на смену один. Обычно в паре с Сергеем.

Но сегодня Вовчик остался за старшего.

— Все в город уехали, — сообщает он как бы между прочим.

Да. Все уехали. И оставили меня распластанным в японском кресле. В не слишком удобной позе космонавта Гагарина, зависшего в темноте и тишине, почти что в невесомости.

Сделать так придумал Жорик.

«Посиди пока, отдохни, — сказал он мне три часа назад. — А мы тем временем с сестричкой… на процедуру сходим…»

Мне стало не по себе от его голоса.

Лидка старалась не кричать, когда жирный ублюдок взял ее за подбородок двумя пальцами. Так ласково, как он умеет. Она не издала ни звука. Ей не хотелось огорчать меня.

Потом дверь за ними закрылась.

«Сиди тихо», — сказал мне Серега.

И довольно умело, деловито и без лишних усилий пристегнул меня к гарроте.

Именно в этот момент в моем мозгу случилось короткое замыкание. Я как будто снова видел чужой сон. Или чужой комментарий к чужому сну — пожалуй, так даже точнее.