Соправитель - Денис Старый

на Тайную канцелярию и утопить в нужнике. Но объект быстро собрался и отправился в Петропавловскую крепость. По крайней мере, именно по дороге к ней и была атакована карета старшего Шувалова. Если бы Косой не просчитал действия главы Тайной канцелярии, то ничего и не вышло бы. Так что Савостею Емельяновичу можно было бы гордиться собой, если бы не шесть убитых человек и еще трое подраненных. Вот за это не быть ему более командиром. А может, и быть, но там, куда его отправляют и казаков еще нет, некем командовать. Теперь — в Ревель, с раненными в дороге придется туго, но станичники справятся. Душу грело то, что вся его семья теперь, почитай, одна из самых богатых в станице.

Казаки ушли, а на пустынной мостовой остались лежать загодя умерщвлённые десять московских татей, чтобы все узнали, кто именно напал на грозного Шувалова. Конечно же разбойники!

*………*………*

Петергоф

11 июня 1751 года. 20.15

Я ехал в Петергоф. Нервничал, переживал, пусть и не показывал своего волнения. Не железный я человек, чтобы вот так, когда сложнейшая операция еще в стадии реализации, мчаться, если не в логово врага, то точно в змеиное кубло, где нету приятелей и все жалят всех. Можно еще одно сравнение привести: банка с пауками.

С час назад пришло сообщение о том, что три основных объекта ликвидированы. Не все прошло гладко, с Александром Ивановичем Шуваловым так точно, но сработали. Будь следствие на уровне покинутого мной времени, вряд ли удалось бы замести следы. Отпечатки пальцев, анализ ДНК крови, возможности быстро проверить тех или иных людей, даже кадры со спутников — много чего указывало бы на истинных исполнителей, а через них и на меня, заказчика, организатора и главного выгодополучателя.

Заминки могут быть с последним, недаром оба Шуваловых мертвы в один день, а может, и час. Да, были организованы нападения и на мою собственность, к примеру обозный поезд у Торжка, что разграбили бунтовщики-каторжане. Но данный пример так себе, ибо при всех иных обстоятельствах становилось ясно, что я подставил татям обозы с едой и даже небольшим количеством оружия. А вот то, что разграблен и подожжён один из моих уже достроившихся доходных домов в Петербурге — вот действительная утрата и пример нападения. И мне искренне жаль здание, которое необходимо будет восстанавливать и тратить еще под сотню тысяч рублей.

Но главный фактор… А кто все это будет расследовать? Может Шуваловы? Так нет их больше. Алексей Данилович Татищев? Этот обер-полицмейстер может. И нужно быстро занимать нишу тайной спецслужбы, внедрять в нее Шешковского, который «честно и скоро» расследует все злочинства, за что получит немалую награду. Она и станет легитимацией иной благодарности, за операцию.

Очень сильно волновал вопрос о том, что сейчас с Елизаветой. Врачи просто кричали, что волноваться государыне нельзя, что она очень близко к сердцу принимает уже любые новости, даже нейтральные. А тут просто извержение этих новостей и одна другой краше. Интересно, а дошли уже новости про убиенного мальчика Иоанна Антоновича? Вот кого и жалела, и боялась императрица, так и не решившись покончить с этой проблемой. Тут была права моя женушка в той, иной, реальности, когда подставила поручика Мировича и был заколот юноша, так и не ставший коронованным императором [одна из версий, что бунт Мировича был спровоцирован Екатериной Алексеевной, а главным организатором был тот же Шешковский].

Мне даже в некоторой степени жаль Елизавету. В некоторой, но не в достаточной, чтобы спешить ей выказывать свою благодарность за само ее существование. Упереть меня в Царское Село? Спустить с рук все преступления Шуваловых? Способствовать окончательному расстройству моей семьи? Да и назначение в Москву — это так себе прощение.

— Никита Юрьевич, на подъезде к Петергофу мы приостановимся. Нужно дождаться сведений, что сейчас творится при дворе. После Вы последуете за мной. Что бы ни случилось, будьте рядом и настороже. Я не говорю об убийстве или еще о чем таком, но императрица слаба сердцем, а ужаса вокруг хватает, — я попробовал прочитать эмоцию Трубецкого, он старался казаться собранным, очень старался, почти получалось. — Тот, кто со мной рядом, тот может быть близок ко мне и далее. Вы умный человек и прекрасно меня поняли. Если нам во всех смыслах не по пути, то за нами следует еще одна карета, и Вы, без существенных для себя последствий, можете отправится назад в Москву или в свои имения.

Наступила пауза, князь сглотнул подкатившийся ком, но набрался мужества и даже несколько преобразился.

— Я с Вами, Ваше…- замялся Трубецкой.

— Высочество, князь, пока только Высочество. Я не думаю свергать тетушку, а быть подле нее, даже если она будет во здравии или отходить в иной мир. Зачем лишние потрясения для России? — усмехнулся я, поняв, что Трубецкой надумал себе государственный переворот.

Хотя по результатам я надеюсь, что оно так и будет. Инфаркт там или инсульт, как тут говорят, апоплексический удар, что-то да произойдет. А нет — и на этот случай есть настойка, которая спровоцирует удар. Тогда государыня точно может и в кому впасть. Все одно… Власть должна быстро и без лишней шумихи перейти ко мне.

— Ваше Высочество, впереди солдаты! — сказал Иван Шевич, сейчас командующий моим внушительным эскортом.

— Спроси их по-хорошему, но и казакам дай наказ изготовится, чтобы без крови только, — дал я распоряжения и закрыл дверцу кареты.

Начинал накрапывать дождь, грозящий перерасти в ливень. Хорошо это или плохо? Наверное, уже хорошо. Праздношатающиеся горожане, которые могли визуально создавать картинку беспорядков в столице, попрячутся. Иной кто и протрезвеет. Для разбойников хорошее время какую подлость сделать. Да мало их в городе, на самом деле. А с теми, кто шел к столице, должны были уже разобраться посланные навстречу гвардейцы и уланы. Пусть тати и оружные будут, но это не армия с ее организацией, выучкой, тактикой и мотивацией.

— Добро дають, Ваше Высочество, — доложил Кондратий Пилов. — Проезжаем дале?

— Да, едем во дворец! — решительно сказал я, и казаки устремились через солдатский заслон к Петергофу. — Постой, спроси у служивых, что во дворце делается!

Еще через минут пятнадцать Кондратий вновь подъехал на своем жеребце к карете.

— Да это… худо государыни, — с искренним сожалением сказал казак.

— Быстро едем! — выкрикнул я и карета лихо стронулась с места.

В эту судьбоносную поездку я взял с собой уже ставших родными Кондратия и Степана, их сотни, а так же триста гайдуков Ивана Шевича. Хотелось мне выделить этого полковника уже потому, что его дочь все никак не хочет покидать мою голову, пусть сердце уже и менее тревожит.

— Князь Никита Юрьевич Трубецкой, Иван Бранкович, Кондратий и Степан с десятками идут сразу за мной. Если какие препятствия, то аккуратно убирать всех. Расставить вдоль дворца людей, одна сотня остается у входа! Всем проверить оружие! — командовал я, преисполняясь решимости.

Мы шли по длинным коридорам Петергофа, минуя одну залу за другой. Были гвардейцы, которые попробовали воспрепятствовать нам. Меня не смели трогать, но мою свиту пробовали остановить. Резкие и хлесткие удары успокаивали служак. Благо, много гвардейцев во дворце не было, может, с полсотни, и то все они были рассредоточены по большому дворцу. Мы же были стремительны и излучали непоколебимый настрой дойти до пункта назначения.

— Уйди! — прорычал я. — Не видишь, кто перед тобой стоит?

У дверей, что вели в императорскую приемную, которая находилась у спальни Елизаветы, стояли четверо гвардейцев.

— Ваше Высочество, не велено, приказ был, — неуверенно изрек гвардеец, и уже через пару секунд все четверо валялись на полу, корчась от боли.

Дверь была заперта, и понадобилось две попытки, чтобы ее вышибить.

— Ваше Императорское Высочество! — будучи уже в годах, с дряхлеющим телом, но все еще со светлой головой, канцлер первым успел проанализировать ситуацию.

Остальные присутствующие стояли и, словно рыбы, выуженные на берег, хватали ртом воздух.

— Вы, почему Вы здесь? Воля императрицы была оставаться в Москве! — прошипела Марфа Егорьевна Шувалова.

— А Вы, сударыня, кто есть, чтобы волю императорскую трактовать на свой лад? — я охватил взглядом всех присутствующих. — Я не вижу Вашего мужа, статс-дама Шувалова. Почему в столь сложный час его здесь нет?

Мой напор был, может, избыточно жестким, но передо мной была та, кто в не меньшей степени виновна