Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце - Анна Данилова

– К Гурьеву?! Ничего себе! – воскликнул Мирошкин. – Да у вас, как я посмотрю, семейный бизнес поставлен на широкую ногу!

– Нет-нет, я – пас. Я не буду заниматься делом Тайлера. Это слишком опасно! Ирина просила меня узнать лишь одно: заявил ли об ограблении ее муж в полицию или нет? Вот я ей и отвечу: мол, нет, не заявил.

– Лиза, ты такая наивная! – всплеснула руками Глафира.

– Вот и я тоже хотел сказать… – поддержал ее Сергей. – Неужели ты думаешь, что она на самом деле хотела выяснить у тебя, не обращался ли ее муж в официальные органы, и все? Да чушь это полная! Думаю, она навела о тебе справки, выяснила, кто ты и чем занимаешься, и теперь спит и видит, как ты найдешь этих двух гаишников, укравших у ее мужа миллион евро!

– Вы действительно считаете, что я полная дура и ничего не понимаю? – Лиза выглядела окончательно расстроенной. Разговор с мужем не прошел для нее даром. – Нет-нет, пусть уж этим занимается Гурьев, он же у нас профессионал, а я – так… И, пожалуйста, если вы меня хотя бы немного уважаете, давайте прекратим разговор на эту тему! Кажется, мы собирались поехать на квартиру Гороховой?

Квартира Любы Гороховой располагалась на первом этаже двухэтажного старого особняка, стоявшего на тихой, недлинной, ловко затесавшейся среди основных центральных транспортных артерий города улице Пушкина. Эта улица всегда была темной из-за густо посаженных еще в начале прошлого века лип и кленов, и бо́льшая часть ее жителей уже давно продала свои дома под офисы. Люди эти переехали в более современные, хотя и расположенные дальше от центра благоустроенные квартиры.

Многие дома были отреставрированы новыми владельцами и напоминали своими нежными бледно-зелеными и желтыми расцветками бисквитные торты.

Дома эти в некоторых местах соединялись низкими темными арками, внутри которых и находились обитые – как правило, дерматином – двери. Такая же мрачная и тяжелая с виду дверь с табличкой под номером три вела в квартиру Любы.

Лиза достала ключ и вдруг обратилась к Глаше и Сергею:

– Послушайте! А вы не заметили ничего особенного? Смотрите, – она выглянула из арки на улицу, – вокруг Любиного дома все выкупили, отремонтировали… А что, если ее убили именно из-за этой квартиры? Приставили к горлу нож там, в подвале, и заставили ее подписать бумаги, ну, то есть собирались отнять у нее эту квартиру под офис? Знаете же такие истории.

– Да ей бы и угроз хватило, – заметила Глафира. – Тебе же ее мать сама говорила, что Люба боялась боли. Стоило ее пару раз ударить по лицу, и она бы все на свете бумаги подписала.

– Да? Ну, ладно. Вы же понимаете, версий-то может быть много. И эта – лишь одна из них.

Лиза открыла дверь, и они вошли в квартиру.

Маленькая прихожая, одновременно бывшая и кухней, заканчивалась деревянной, выкрашенной в белый цвет застекленной дверью, ведущей в гостиную.

– Послушайте, тут такая вонь стоит! – сказала Глафира. – Чувствуется, что здесь жил курящий человек. Все пропитано застарелым запахом табака. Смотрите, полная раковина грязной посуды. Пепельница, из которой забыли вытряхнуть окурки.

– Да уж, – Лиза, морщась, осматривала кухню.

– Стоп! – вдруг остановил их своим возгласом Мирошкин, замерев на пороге. – Ну ничего себе! Лиза, у нас труп.

Решив, что ничего страшного не произойдет, если они все-таки войдут в комнату, он позволил женщинам пройти дальше.

Большая комната с прокуренными насквозь стенами и потолком, в углу – белая, обложенная белой плиткой газовая печка. На окнах – некогда белые, а сейчас – кремового, грязного цвета занавески. В центре комнаты – круглый стол, покрытый толстой гобеленовой скатертью, на нем – грязная посуда с остатками пиршества. Вот откуда пованивало прокисшими салатами и протухшей рыбой. Не менее отвратительный и ядовитый, очень характерный дух исходил и от распростертого на полу, на вытертом красном шерстяном ковре, трупа мужчины в сером костюме. Он лежал лицом вниз. Седая шевелюра выдавала его солидный возраст.

– Неужели Северцев?! – проговорила Лиза. – Я хоть никогда и не видела его, но сразу почему-то подумала, что это он.

– Ни крови, ни иных следов убийства… Я имею в виду – он не застрелен, не зарезан, крови-то нигде не видно.

Глафира обошла труп, нагнулась, заглянула в лицо покойнику.

– У него на губах что-то… Может, рвота…

– Вот что, дорогие мои, я должен срочно позвонить и вызывать наших. Вот вам и Люба Горохова! Значит, пока она поджидала своего друга-мецената в ресторане, он в это самое время находился у нее дома?

– Судя по количеству тарелок, за столом пировало пятеро человек. Все пили-ели… Водка была дорогая, хорошая, вино французское, да и закуска тоже солидная. Я обратила внимание еще там, в кухне, на упаковки и коробки из-под рыбных и мясных консервов. Плюс дорогой балык, ветчина, сыр. Даже копченый угорь! Смотрите, вот, несколько кусков осталось. Икра! – перечисляла Лиза.

Глафира прошлась по комнате, остановилась возле письменного стола, на котором, помимо механической машинки «Robotron», высились кипы пухлых папок, стопки бумаги с печатным текстом, какие-то блокноты, записные книжки и разнокалиберные, в большинстве своем самиздатовские, поэтические сборники. Среди всего этого богатства она заметила и пузырек замазки, «штриха», точно такого же, какой обнаружили на месте убийства Гороховой.

– Здесь еще дверь, – сказала Лиза, обойдя стол и толкая дверь, ведущую, судя по всему, в спальню хозяйки.

Распахнув ее, она замерла на пороге. Толстые красные занавески едва пропускали утреннее солнце, окрасившее все предметы в комнате в кроваво-вишневые тона. В том числе и широкую неприбранную кровать с ночной сорочкой на подушке, и лежавшего рядом с кроватью на ковре мужчину в джинсах и белом (но казавшемся розовым) свитере.

– Сережа, иди сюда, здесь еще один труп!

Все получилось. Ее план сработал. И в это просто не верилось! Она чувствовала себя по-настоящему победителем. И эту победу она одержала над собой, вот что было ценно!

Получается, что известная формула жизни, следовать которой она не имела возможности до определенного момента, на самом деле меняет человека, делает его сильнее, смелее и развязывает ему руки.

В тот момент, когда там, в ресторане, Игорь Абросимов спросил ее – и не из праздного любопытства, – не больна ли она, он увидел в ее поведении отчаяние смертельно больного человека. Как будто она перед смертью, зная, что скоро ее не станет, решила попробовать счастье на вкус.

Да, она была счастлива – безмерно – и старалась не думать о том, что может последовать потом, когда все откроется. Как отреагирует он на ее признание в том, что она совершила? Поймет ли ее? Останется ли с ней или, разочаровавшись в ней, уйдет, даже не оглянувшись?

Первое ее утро на работе в качестве его тайной жены было незабываемым. У нее все получалось, появилась неслыханная работоспособность, а энергию просто некуда было девать! Словно ее организм обогатился еще одной кровеносной системой, и теперь новая живая кровь разливалась в ней, придавая новые силы.