Гармония Джейн - Райан Уинфилд

– Думаю, всего одна.

– Значит, речь о ней, – сказал Шон.

– Теперь понятно, – усмехнулся Калеб. – Что тебя интересует?

– Она тебе что-нибудь сказала?

– Только то, что терпеть не может чуваков с подведенными глазами.

– Ладно, проехали, – буркнул Шон, и его как ветром сдуло.

Калеб усмехнулся: ведь Шон не умеет уходить сразу. И не ошибся.

– Все знают: крутым девчонкам нравятся парни с подведенными глазами!

Шон наконец ушел. Визажистка оглядела Калеба и осталась довольна своей работой.

– А он, кстати, прав, – сказала она. – Сценические девицы обожают парней с подведенными глазами.

Калеб лишь покачал головой.

* * *

Он вышел на сцену. В голове было ясно и спокойно. Калеб любил это состояние. И не имело значения, играл ли он перед прохожими на улице, в баре, полном пьяных любителей музыки, или на здешнем шоу с аудиторией фальшивых поклонников. Остин или Голливуд – какая разница? Едва он брал первый аккорд, результат всегда был одинаков. Калеб играл не для кого-то одного, не для группы. Он играл для всех.

Иногда Калеб представлял огромное волшебное облако, проплывающее над головой, а внутри облака – все когда-либо рассказанные истории и спетые песни. Если ему повезет, он дотянется до облака, ухватит оттуда что-нибудь, а потом превратит в песню. Главное – не потерять волшебства. Когда Калеб брал последний аккорд, он отправлял свою песню догонять это облако, чтобы она навсегда сохранилась там. Этот нехитрый прием помогал ему лучше всякой психотерапии и медитаций.

– Слушайте все! – крикнул продюсер, встав у края сцены. – У нас сейчас не прямой эфир. Но впереди – целый день. Мы будем снимать ваши выступления на камеру так, как если бы они шли в прямой эфир. Сидящих в зале прошу внимательно следить за сигналом и аплодировать, только когда он зажжен. Никаких хаотических рукоплесканий. Теперь что касается исполнителя… Ты, кажется, Калеб? Так вот, Калеб, когда тебе подали сигнал, не выскакивай на сцену как ошпаренный. И не начинай играть, едва только занавес пополз вверх. Это понятно? Сделай паузу. У нас это называется «войти в настроение». То же относится и к концу выступления. На аплодисменты реагируй естественно. Все понимают: тебе они приятны. Только не улыбайся во весь рот и не выставляй на показ свою радость, что отмучился. Этим ты смажешь все впечатление о себе. Достойно вышел на сцену и достойно уходишь. Это понятно?

Калеб кивнул, показывая, что понял, хотя на самом деле ему хотелось развернуться и уйти. Он бы и ушел, если бы не боязнь огорчить Джейн.

Продюсер отдал команду. Опустили занавес, заслонив от Калеба и зрителей, и судью. Он стоял с гитарой в руках, слушая отрывистые распоряжения продюсера.

Еще до приезда сюда Калеб знал: все импровизации на реалити-шоу заранее прописаны в сценарии. Здесь же он убедился, что они не только имеют сценарий, а еще и являются полнейшим дерьмом. Мысль о скором возвращении домой была такой притягательной. Вместе с ним в группе Калеба было восемь исполнителей. К концу недели их останется четыре. Надежд на успех Калеб не возлагал. Он чувствовал: эта капризная тетка невзлюбила его еще в Остине. Вряд ли ей захочется признавать свою неправоту.

– Начали! – послышался голос режиссера.

Потом раздались аплодисменты. Занавес пополз вверх. Калеб слушал аплодисменты, смотрел на огни. Не об этом ли мечтает каждый музыкант? А он сам разве не мечтал о сцене? Мечтал, но не о такой. Не нужны ему фальшивые поклонники, аплодирующие не по зову сердец, а по светодиодному знаку.

Усилием воли прогнав эти мысли, Калеб оглядел зрителей. Так он делал в барах, чтобы почувствовать приток вдохновения. Он еще не решил, какую из своих песен будет петь. Все определили последние секунды. В переднем ряду сидела женщина, внешне похожая на его тетку. И он заиграл знакомую мелодию в минорном ключе.

– Эту песню я посвящаю всем, кто потерял близких людей, – произнес он привычные слова. – Особенно если эти близкие были солдатами.

Потом он запел.

Они явились при полном параде, Но сжалось сердце твое. Что толку в этой посмертной награде? На чью грудь ты прикрепишь ее? Кто я им? Очередной погибший герой. Еще один гроб, обернутый флагом, И с глаз поскорее долой. Ты смотришь в прошлое, Там была любовь, и она согревала нас. Тебя согрел бы и солнца свет, Но он ненавистен тебе сейчас, Как ненавистен смех, потому что свет солнца – Это любовь, излившаяся на всех. Свет льется сквозь щели твоих портьер, Он мешает тебе вспоминать Строчки писем, адресованных мне, Что не собралась ты написать. Ты кричишь: «Я хочу проливного дождя, Мороза хочу и снегов, Чтоб унеслась печаль моя Или заснула на веки веков». Кому приходилось любовь терять, Зная, что другой такой нет, Начинают смех презирать И ненавидеть солнца свет.