Черная пантера - Барбара Картленд

— Месяц еще не закончился, — весело ответила леди Моника, — но что касается финансового стресса — он был абсолютно прав. Я всегда нахожусь на грани нищеты, не так ли, Филипп?

— С тех пор, как я знаю тебя, — ответил он, — а знаю я тебя много лет…

— Молчи, молчи! — вскричала леди Моника.

— Нельзя упоминать о возрасте. Человеку столько лет, на сколько он себя чувствуют. Вот что на днях сказал мне мой психиатр: «Не думайте о своем возрасте». Я давно стараюсь не думать об этом.

— Ну, тогда я скажу «с тех пор как мы играли в песочнице», — с улыбкой поправился сэр Филипп.

— Это нечестно, — возмутилась леди Моника.

— Все знают, сколько тебе лет, Филипп. Кстати, я потребовала, чтобы из справочника «Дебретт» убрали дату моего рождения.

— Как тебе это удалось? — удивился сэр Филипп.

— Я встретилась с издателем, — ответила она. — Я рыдала у него на плече, и он дал мне слово. Я еще не видела нового издания, вполне вероятно, что он не сдержал своего обещания, однако он оказался таким очаровательным мужчиной. Я чувствую, что могу доверять ему. Сэр Филипп взглянул на часы.

— Лин, как вы относитесь к тому, чтобы отправиться в обратный путь? — спросил он.

— Что, вам уже пора? — воскликнула леди Моника.

— Да, как это ни печально, — ответил сэр Филипп.

— А мне придется ждать Браун-Го, — уныло проговорила леди Моника. — Если я уеду с вами, это будет невежливо по отношению к ним.

— Ты права, — согласился сэр Филипп. — До встречи, Моника.

— Когда? — спросила она.

— Я позвоню тебе, — заверил ее сэр Филипп.

— Тысяча благодарностей за чай, — сказала леди Моника, пожимая ему руку. Потом повернулась ко мне:

— До свидания, леди Гвендолин, или, как вас называет Филипп, Лин. Какое красивое имя. На вашем месте, я никогда не представлялась бы как-то иначе.

— Я так и делаю, — ответила я. — До свидания, леди Моника.

Мы с Филиппом заспешили к выходу. Когда мы отошли на довольно значительное расстояние, он замедлил шаг.

— О Господи! Мне очень жаль, что вам пришлось общаться с Моникой Шоу. Она самая страшная зануда на свете. У нее, бедняги, с головой не все в порядке. Она всем навязывается, не задумываясь над тем, приятно людям ее общество или нет. И, кроме всего прочего, она совершенно не понимает никаких намеков.

— Она на самом деле сумасшедшая? — спросила я.

— О, не настолько, чтобы находиться в сумасшедшем доме, — ответил он. — Стоит ей познакомиться с мужчиной, она тут же начинает с ним флиртовать, она не способна надолго сконцентрировать свое внимание на чем-то одном и помешана на гадалках и астрологах.

— Но то, что вы назвали, не кажется мне признаками невменяемости, — заметила я. — Она ничем не отличается от многих других, кому нечем заняться. — Ситуация гораздо хуже, чем я представил ее, — сказал он. — Если бы вы знали ее семью, вы поняли бы. Они полностью деградировали. Это еще одно подтверждение для тех, кто считает, будто аристократии не хватает свежей крови.

— Значит, вы знаете ее с детства? — спросила я.

— Да. Наши дома стояли рядом, — ответил он.

— Я вспоминаю, что, будучи всего четырехлетним малышом, уже не любил Монику. Она всегда кричала и постоянно заявляла, будто мы дергаем ее за волосы, когда на самом деле нас и рядом с ней не было. Она страшно жаждала всеобщего внимания и была полна решимости добиться своего.

— Я бы сказала, что она вела себя как истинная женщина, — проговорила я.

— Но очень неприятная женщина, — сказал он. Мы подошли к машине.

— Я не собирался так скоро уезжать, — сказал сэр Филипп. — Но если бы мы посидели за чаем чуть дольше, Моника присосалась бы к нам, как пиявка. Мы никогда от нее не отделались бы.

— Бедняжка! — проговорила я.

Я представила, как эта женщина идет по жизни: никому не нужная и в то же время страстно мечтающая с кем-то подружиться и привлечь к себе внимание. Как это ужасно — воображать, будто к тебе относятся гораздо лучше, чем на самом деле, и все время испытывать разочарование.

Мы выехали на шоссе, но, вместо того чтобы повернуть направо, к Лондону, поехали прямо.

— Давайте съездим в Ричмонд-Парк, — предложил сэр Филипп. — Вы не торопитесь?

При мысли, что Анжела может беспокоиться обо мне, меня охватили угрызения совести. Но никакая сила не заставила бы меня отказаться.

— Нет, — ответила я. — Я не спешу. Через пару минут мы оказались в парке. Вдоль дороги бродили олени; на залитых солнцем полянах пили чай те, кто выбрался из города на пикник; отовсюду раздавались голоса детей, которые бегали между деревьями. Сэр Филипп доехал до вершины холма, откуда открывался изумительный вид на долину Темзы. Он выключил двигатель. Вокруг не было ни души. Я ощутила небывалый покой и умиротворение от того, что мы оказались вдвоем в этой тишине, которую нарушал стрекот кузнечиков в траве и пение птиц в ветвях деревьев…

Не знаю, почему мне вспомнились две строки из стихотворения. Прикрыв глаза, я проговорила:

«Мы на века рабами рождены

Ветров морозных, жгущих своим вздохом

И солнц лучей, палящих с высоты небес…»

Я почувствовала, что сэр Филипп вздрогнул.

— Почему вы это сказали? — резко спросил он. — Почему вы вдруг стали читать мне это стихотворение?

Я сама была изумлена. Да и его голос удивил меня. Я заколебалась, но все-таки запинаясь ответила:

— Не знаю. Просто оно пришло мне в голову.

— Но ведь должна же быть какая-то причина, — настаивал он, впиваясь в меня взглядом. Внезапно он закрыл рукой лицо и откинулся на сиденье. — Забудьте об этом, — сказал он. — Я несу какую-то чепуху.

Он завел двигатель, выехал на шоссе и помчался в сторону Лондона с такой скоростью, будто мы от кого-то убегали.

За всю дорогу мы ни проронили ни слова. Он подвез меня к дому, и мы расстались. Наше прощание было формальным и очень сдержанным, что привело меня в полное замешательство.

Я увиделась с сэром Филиппом только через неделю, в течение которой ко мне пришло понимание того, что я ужасно несчастна и что больше всего на свете жду встречи с ним.

Что случилось — в который раз спрашивала я себя. Почему эти две строки из стихотворения, которое я никак не могла вспомнить, так изменили наши отношения? Я все готова была отдать, лишь бы не произносить эти слова, но, как и Филипп, я не могла повернуть время вспять. Теперь между нами возник барьер, ставший непреодолимым из-за того, что я не могла объяснить себе причины его возникновения.

Единственное, что я могла предположить, — опять вмешалась Надя. Я чувствовала, что во мне, как и в Элизабет, растет ненависть к этому призраку. Пару раз я виделась с Элизабет, однако я обнаружила, что о сэре Филиппе ей известно не больше моего. Я не колеблясь задавала ей вопросы, и она простодушно верила, что мое любопытство вызвано желанием помочь ей.