Миниатюрист - Джесси Бёртон

– Где же Йохан? – не выдерживает Лийк. – Он сказал, что нас ждет сюрприз.

– Какой сюрприз? – насторожилась Марин.

– Наверно, мой «дом», – спешит успокоить ее Нелла.

– Он купил вам дом? – У Лийк загораются глаза. – Где же? Охотничий домик? Мы тоже собираемся купить неподалеку…

– Марин, – неожиданно подает голос Меерманс. – Ну что, скоро он там?

Женщины вздрагивают. Нелле слышатся в этом отголоски невыясненных отношений, невысказанных слов, и у нее сводит желудок.

– Я бы не возражала против стакана рейнского, – говорит Лийк, прежде чем Марин успевает ответить Гансу. Она встает, подходит вплотную к сидящей Нелле и накрывает ладонью ее руку, лежащую на коленях, а та смотрит на это, не веря своим глазам. – Расскажите мне про ваш дом, Нелла. Я должна знать.

Из кухни повеяло запахами стряпни: каплуном в соусе из мускатного ореха и розмарина, голубем с петрушкой и имбирем. Нелла встает и отступает на шаг.

– Я принесу рейнского.

– Не надо, я схожу, – останавливает ее Марин. – А вы тут поговорите.

Не дожидаясь возражений, она выходит из гостиной, призывая к себе Отто.

* * *

Лийк глядит ей вслед, откинувшись на спинку стула.

– Бедняжка, – восклицает она и повторяет: – Бедняжка.

– Нет, – останавливает жену Меерманс.

– Ну-ну. – Лийк с озабоченным лицом и полуулыбкой поворачивается к Нелле. – Наши мужья, Петронелла, когда-то были хорошими друзьями. Однажды в Северном море их захватил небывалый шторм…

– Простите?

– Им было по двадцать два года, и они вместе плавали на судах Ост-Индской компании. Йохан наверняка вам про это рассказывал?

– Да… конечно.

– А потом они пересекли экватор и как-то проскочили карибскую штилевую полосу из-за сильного северо-восточного ветра, гнавшего корабль вперед.

– Лийк…

– Йохан был такой горячий! Городские стены не могли удержать его на одном месте. – Следует короткая пауза. – И сейчас не могут.

Меерманс снова отходит к окну, провожаемый ястребиным взором супруги.

– После мыса Доброй Надежды, – продолжает Лийк, – наши мужья отправились в Бенгалию и Батавию. Йохан рассказывал вам про Батавию?

– Нет…

– Он продал свои акции и учетверил то, с чем туда приехал. Можно сказать, денежки сами перетекли в его карманы, и домой он вернулся с собственной командой.

– Я не…

Лийк прикладывает палец к губам, в этом есть что-то агрессивное, и Нелла вспоминает, что уже видела этот жест в гильдии серебряных дел мастеров.

– Кто-то же, сказал он, должен пополнять городскую казну. Я хочу видеть песчаные пляжи и морских гадов. Я хочу слышать, как трепещут паруса, поймавшие попутный ветер!

Этот голос гипнотизирует Неллу. Она жаждет информации, пусть даже к неудовольствию Ганса. Сейчас, будь на то воля рассказчицы, она узнает о своем муже много интересного.

– Одним словом, после этих путешествий у них уже был свой капитал.

– И капитал Марин, – вставил Меерманс.

– Фу, какие глупости.

– Да нет, Лийк. После смерти родителей половина принадлежала ей…

– У Марин как не было денег в пятнадцать лет, так и сейчас нет, – оборвала его жена.

Меерманс тяжелой поступью выходит из комнаты, через несколько секунд она обрывается в передней. Наверно, думает Нелла, сел на стул, чтобы побыть в тишине и отдохнуть – вот только от чего, не совсем понятно. Лийк едва ли не единственная из ее новых знакомых, кто любит вспоминать прошлое. Все прочие амстердамцы устремлены в будущее, чего-то все время строят на этих болотах, грозящих в один прекрасный день их поглотить.

В гостиной повисла тишина. После ухода мужа Лийк, кажется, занервничала. Передернув плечами, она снимает с юбки воображаемую пылинку.

– Мужчины… им бы только путешествовать! – Она подается вперед, растягивая губы в улыбке. – Она кормит вас на ужин селедкой?

– Ну почему же…

– В этом и состоит ее бунт: только селедка на ужин и самые простые черные платья. Пока весь мир гуляет, Марин постится. Она не желает тратить деньги. Тратить легко, зарабатывать трудно. Ей нравится сама идея. Она нездорова, – вдруг выпаливает Лийк, словно испугавшись, что не успеет сообщить эту важную информацию. Лицо стало серьезным. – По-моему, она глубоко несчастна.

Нелла вспомнила дорогие книги в комнате Марин, полки с чучелами животных, лампу с птичьими крыльями и женской грудью, когда-то плывшую по морям-океанам. И впервые подумала, не принесла ли та любовная записка ее золовке больше огорчений, чем радости.

– Но почему она глубоко несчастна? – задается вопросом Лийк после паузы. – Какой дом он для нее построил! Многие бы удавились за такой дом – хотя, видит бог, я не завистлива.

Нелла поеживается. Смотрит она на Лийк, но думает о Меермансе, о загадочном выражении его гладкого лица, когда он взял протянутую руку Марин.

Ужин, несмотря на острый голод Неллы и кулинарные таланты Корнелии, превращается в настоящее испытание. Все сидят за столом, накрытым белой с пушком камчатной скатертью, но говорит одна Лийк – о великолепных проповедях и набожности пастора Пелликорна, о мелких воришках, которым отрубают руки в тюрьме «Расфуйс», сама видела, когда они выходили на свободу. Когда до нее наконец доходит, о каком «доме» говорила Нелла, она забрасывает Йохана вопросами и, сгорая от любопытства, спрашивает, нельзя ли ей после ужина «глянуть хоть одним глазком». А Марин все больше замыкается в себе, украдкой посматривая на захмелевшего брата.

Йохан, небритый, с серебрящейся щетиной на загорелом лице и остекленевшими глазами, пока еще держится. Уставившись в тарелку, он тычет вилкой в кусочки голубиного мяса в имбирном соусе. Лийк ведет себя с ним неподобающим образом, и ее муж пережевывает спаржу с плохо скрытым бешенством.

Но вот гости одолели сливовый пирог с жирным кремом, трапеза подошла к концу, и то, ради чего они сюда пришли, – деньги, сахар, бизнес – становится неизбежным.

Марин откашливается, но Йохан ее опережает.

– Спасибо, что пришли, – говорит он. Лийк не сводит с него глаз. Он расправляет широкие плечи, и Нелла в очередной раз убеждается в его физической мощи, в тяжести его рук. – Что ж, давайте поговорим о наших насущных делах. Не о прошлых и не о будущих.

– Йохан, – тихо выговаривает ему сестра. Не потому ли, что, кроме прошлого, у нее больше ничего нет?

– С нами Бог, – убежденно говорит Лийк. – И он напоминает нам о том, что неумеренность – это грех.

Йохан встречается с ней ничего не выражающим взглядом, прежде чем обратиться к ее мужу: