Над пропастью во лжи. - Светлана Успенская

– Идут, идут! – Валька метнулся к крыльцу, сшиб по дороге валявшийся без дела ящик и заныл, прыгая на одной ноге.

Удивленно просвистел тепловоз-кукушка, пыхтевший по направлению к депо. Показался родной барак – перекошенный на одну сторону, приветливо сиявший открытыми нараспашку по случаю майской теплыни окнами.

Верка появилась в дверях взволнованная, важная, с ярко накрашенными фиолетовым губами. Она была в своих лучших ящерично-зеленых лосинах и серой кофте с розовыми аляповатыми цветами.

– Проходите, гости дорогие, проходите! Заждались уж…

Гости прошли в дом, расселись по стульям. Игореша уставился на календарь с Вероникой Кастро на стене, прямо посреди синего моря, брызжущего пеной (фотообои уже порядком поистрепались, выцвели, местами отстали от стен), и испуганно затих.

А Маринка отправилась на кухню помогать матери. Обещались подойти еще гости: Лариска с новым хахалем (уже шесть лет, как новый), дядя Гриша, друг покойного отчима, двоюродная тетка по матери и другие…

– А Расул будет? – спросила Маринка, строгая морковку для подливы.

– Чтоб не слышала я больше этого имени в своем доме! – патетически воскликнула мать. – Сволочь, паскудник! Сколько лет я на него угробила, могла бы приличного мужика себе найти…

Оказалось, мать опять поссорилась с Расу-лом. И опять на почве прописки. Расул хотел, чтобы она его прописала в бараке, а мать требовала у него сначала денег на починку колонки и вообще любви. Расул заупрямился, а потом совсем разругался с Веркой и швырнул ей в лицо, что не нужен ему на фиг ее паршивый барак, потому что он собирается строить дом и уже даже роет фундамент под особняк. Огромный дом, восемь на десять, пятистенок!

– Небось видела котлован, как от станции шла? Прямо рядом с цыганским домом. Ну, пусть строит, пусть! – угрожающе произнесла мать. – Он построит, а я подпалю его!

От этих слов пахнуло на Маринку таким родным мурмышским духом, что даже затошнило. Она пополам согнулась над раковиной.

Матери не нужно было объяснять, что все это значило.

– Ну вот, – развела она руками, – не успели расписаться, а уже детей настрогали… Ну хоть не в подоле принесла… И на том спасибочки!

Она выспросила у дочки, когда срок, и подозрительно прищурила заплывшие глаза с недоверчивой рыжинкой.

– А вы точно расписались?

– Да, – соврала ослабевшая от дурноты Маринка. – На той неделе еще.

– Нет, точно расписались? – не поверила мать.

– Да что тебе, паспорт показать? – чуть ли не впервые в жизни повысила голос дочка.

И поплыли из кухни в комнату роскошные блюда на вытянутых руках – холодец из петуха в оранжевом узорочье моркови (петух все равно был такой старый, что его нужно было прирезать хотя бы из милосердия), окорочка заморские, картошка прошлогодняя с соленым укропом и конечно же водка…

– Садитесь, гости дорогие, садитесь, – приглашала мать. – Будем чествовать молодых!

Игорешу с молодой женой посадили, как и положено, во главе стола.

– Почему ты мне ничего не сказала? – зло прошипел жених, пряча глаза.

– Я сама не знала, – буркнула в ответ Маринка.

Не знала – но догадывалась. Зная мурмышские нравы, можно было предположить, что весь поселок обязательно соберется поглядеть на молодых, хотя бы даже и без приглашения. Так что с приглашением даже лучше, более по-людски.

Невесте не хватало только белой фаты, а жениху – счастливой улыбки, чтобы сойти за новобрачных.

– Горько! – ревели глотки, нетерпеливо сдвигались стаканы.

Любуясь затянувшимся поцелуем, мать встала, пригубила водки, трогательно сморщила лицо и приложила кухонное полотенце поочередно к углам глаз:

– Ну, чисто голубята… Надо же! Сама я еще недавно невестой была, а скоро уж бабушкой стану…

– За детей и внуков! Горько! За родителей!

– Хорошая парочка, петух да ярочка…

Наевшись и напившись, гости отвалились из-за стола, сыто глядя вокруг осоловелыми глазами. А потом, гомоня и балагуря, включили магнитофон, пошли плясать под какую-то новомодную топающую мелодию. Но вскоре кто-то крикнул, что все это дрянь современная, а для души нужна настоящая гармошка.

Дядя Гриша с двоюродной теткой пошли было за гармошкой, да так и пропали. Вернулись они только через два часа пьянее пьяного и без гармошки, но зато с гитарой без струн и стали изображать музыку голосом. Верка первая вышла во двор, встала в круг, принялась петь визгливым деревенским распевом, размахивать полотенцем вместо платка, охать и поводить полными плечами, а дядя Гриша крякал вокруг нее, заходясь вприсядку. И все хохотали и веселились от души. А цыганята прилипли к забору, открыв рты, не оттянуть их за уши.

А Маринке было нехорошо. Игореша мрачно молчал и только шипел сдавленно, как гусак на запруде:

– Я же тебе говорил, что мне в город надо, у меня завтра зачет по сопромату. Майор Зверяев знаешь что мне поставит?

Только поздно вечером молодым удалось улизнуть из родственных объятий Мурмыша.

Они ехали в заплеванной семечками электричке, усталые, разобщенные, молчаливые.

Маринка прислонилась лбом к стеклу и закрыла глаза. От мерных покачиваний ее потянуло в сон, разморило.

Когда она очнулась на конечной станции, Игореши рядом не было.

* * *

Он как сквозь землю провалился. Маринка не знала, где его искать. Целыми днями она слонялась вокруг бревенчатого дома, места их тайных свиданий, так что на нее даже стали коситься подозрительные соседи.

Девчонкам Маринка неумело врала, что у Игореши сейчас экзамены, ему некогда.

– Ага, экзамены… – скептически фыркнула многоопытная Лика, аккуратно выводя на глазах черные египетские стрелки. Она-то меняла своих поклонников как перчатки, выбирая из массы влюбленных в нее мужчин самых денежных и щедрых. – Как посмотрю я на тебя, Маринка, ничему ты в городе не научилась. Так и помрешь деревенской дурой. Говорила тебе – бросай своего Игорешу. Я б тебя с такими парнями познакомила! По ресторанам бы ходила, как картинка одевалась! Так нет же! – Лика безнадежно махнула рукой.

Теперь Маринка училась неохотно, с натугой, мечтая только дожить как-нибудь до лета, а там видно будет… Она по-прежнему работала уборщицей в магазине, но с каждым днем все тяжелее ей казалась эта работа. Чудилось Маринке, будто затягивает ее в страшную яму, в глубокий омут, откуда не выбраться наружу ни ей, ни ее еще не рожденному ребенку…

Измученная ожиданием, отправилась она в институт, чтобы отыскать там заучившегося Игорешу. Только никакого Игоря Милютина в списках студентов не оказалось, как ни просила она декана, как ни уговаривала сказать.