Сорвиголова. Человек без страха - Пол Крилли

– Мы с ними не соперничаем. Они лучше знают, чего хотят люди, и давно уже обставили нас.

«Люди хотят синтетических наркотиков», – думает Фиск. Присмотревшись к Риголетто, он замечает, что усталое, постаревшее лицо босса перекосило от гнева.

– Нам надо семьи кормить, – продолжает Бикс. – Зарплату платить. Риголетто, мы должны идти в ногу со временем. Рэкет, вымогательство, подпольная торговля сигаретами – все это уже не приносит дохода.

– Хватит! – рявкает Риголетто. – Даже слышать ничего не хочу!

Вперед выступает Ал Спилотро.

– С каких это пор ты стал заботиться о нравственности? Нам надо делать деньги. На кону сотни миллионов. Зачем позволять мелким барыгам и уличным дилерам отбивать наш хлеб, когда у нас достаточно ресурсов?

Бикс и еще пара боссов согласно кивают. Фиск запоминает их. Воодушевленный поддержкой, Спилотро готовится еще что-то сказать, но прежде чем он успевает вымолвить хоть слово, Риголетто бьет кулаком по столу.

– Заткнитесь! Мы не будем убивать детей, ясно? Мы не станем потакать… извращенцам. Вы ведь намекаете на торговлю людьми? Секс-рабынями? Вы что, спятили? Хотите весь район на крэк подсадить? Ну уж нет, все останется по старинке. Мы хоть и преступники, но не чудовища.

– Но…

– Точка! Убирайтесь с глаз долой!

Остальные боссы переглядываются. Фиск оценивает их настроение. Наконец, все покидают комнату. Бикс громко хлопает дверью на прощание.

Риголетто вздыхает.

– Ох. Фиск, и зачем времена меняются? Почему все не может оставаться как прежде? Все забыли про нашу честь и готовы отказаться от традиций – ради чего? Быстрых денег? Наши семьи живут в этом же городе, наши дети ходят в местные школы, – Риголетто делает глоток кофе и, поморщившись, отставляет чашку, беря вместо нее стакан воды. – Они готовы превратить этот город в сущий ад. Детская проституция, синтетические наркотики, работорговля…

Риголетто теряет мысль и качает головой.

– Детская проституция, синтетические наркотики, работорговля, – повторяет Фиск и делает глубокий вдох. – За этим будущее.

– Что?!

Риголетто поворачивается в кресле, но Фиск оказывается у него за спиной и хватает за голову своими огромными лапищами.

– Что ты делаешь?! – Риголетто сопротивляется, пытается вырваться, но он слишком стар и слаб.

Фиск с ухмылкой сворачивает ему шею. Хруст – и Риголетто больше нет.

Осмотрев бездыханное тело, Фиск нагибается, забирает розу из петлички пиджака Риголетто и прикалывает на свой костюм. Он годами ждал этого момента, прокладывая себе путь из самых низов, обзаводясь связями, устанавливая партнерские отношения между другими боссами.

Перешагнув через труп, Фиск возвращается к окну. За окном снова идет снег – крупные белоснежные хлопья рано или поздно скроют грязь и слякоть. Фиск улыбается. Это знак.

Город выбрал его своим хозяином.

Он уже видит, как растет его будущая империя.

Но сперва… сперва надо прибраться в доме.

Четыре года назад

По словам перебравшего виски Фогги Нельсона, последующие месяцы жизни Мэтта «словно вырезаны из стереотипной и до зубовного скрежета слащавой мелодрамы».

Мэтт не возражает. В это время ему вообще все равно. Он думает лишь об Электре. О ее коже. Ее запахе. Ее прикосновениях. Ее волосах. Обо всем, что принадлежит ей.

Они встречаются каждую ночь. Когда все ложатся спать, Мэтт с Электрой идут в университетский спортзал и часами тренируются.

Они не говорят друг другу ни слова, общаясь лишь на языке тела. Мэтт чувствует в Электре радость, ликование первобытного охотника, всеобъемлющую жажду проживать каждый день как последний.

После тренировок маты пропитываются их потом. Они сливаются воедино.

Но есть в Электре и какая-то грусть. Вселенская печаль, которая никогда ее не покидает. Каждую ночь, когда им приходит пора расстаться, Мэтт чувствует перемены в ее настроении. Радость сменяется грустью, которая ложится на ее плечи тяжким грузом. В эти минуты высокомерная, острая на язык девушка, в которую Мэтт влюбился, превращается в незнакомку.

Он поднимается сквозь тьму, будто из глубин океана. Что-то манит его. Что-то, чего не должно быть.

Опасность.

Он чувствует прикосновение. Чувствует деревянную палку у горла.

– Все такой же непослушный? – раздается ворчливый голос.

Мэтт просыпается. Все его мышцы напряжены. Палка давит на горло сильнее, и подняться с постели он не может.

– Держись от нее подальше.

Он узнает этот голос.

Это Стик.

Мэтт пытается подняться, с языка готов сорваться целый ворох вопросов, но Стик не дает ему встать, по-прежнему тыча палкой ему в кадык.

– Молчи. Просто слушай. Она – зло. Запомни это. Она – яд. Ей суждено гореть в аду, и она затащит туда и тебя. Ты подвел меня, и это я как-нибудь переживу, но присоединиться к врагу не позволю. Прежде чем это случится, я убью тебя собственными руками.

Мэтт собирается было возразить, но молниеносный тычок тут же отзывается острой болью в горле, и он сползает обратно на кровать.

– Повторяю последний раз: держись подальше от Электры, Мёрдок.

Проснувшись наутро, Мэтт так и не может понять, что имел в виду Стик. Зачем он вообще приходил? Электра вовсе не злая. У нее свои причуды и сложный характер, это правда, но она не злая. Мэтт рассеянно поглаживает горло. Кожа в этом месте нежная, но на ней не осталось даже синяка. И вообще, кем Стик себя возомнил, что без приглашения является к нему в комнату, да еще и указывает? Жизнь Мэтта его не касается. В конце концов, Стик сам его бросил.

Встретившись с Электрой, Мэтт предлагает ей поехать куда-нибудь. Устроить романтическое путешествие для двоих.

– Может, в горы? – с энтузиазмом предлагает Электра. – Хочу покататься на лыжах!

– Идет. Поедем в горы.

Мэтт готов ехать куда угодно, лишь бы подальше от слежки.

Ему стоило бы догадаться, что катание на лыжах в понимании Электры – далеко не обычная вещь.

Она находит самую крутую и опасную гору в окрестностях их гостиницы и дожидается снегопада, чтобы снег не успел слежаться.

«Так веселее», – говорит она.

«Так опаснее», – думает Мэтт. Свежий снег повышает вероятность схода лавин.

Электра резвится, как только может.

Она – будто львица, которую всю жизнь держали в клетке, но вдруг выпустили на волю.

Она прыгает с утесов, скатывается с самых крутых, поросших елями склонов, где катание запрещено. Разумеется, Мэтт всюду следует за ней и впервые за долгое время чувствует – нет, не страх – осознание собственной смертности. Один неверный шаг, одно неверное движение – и он разобьется, врезавшись в дерево. Одно неудачное приземление – и он на полном ходу ударится головой о скалу. Один неловкий тычок палкой – и их накроет лавина.