Камера хранения. Мещанская книга - Александр Кабаков

Корпус телефона делали из черного, чугунного по весу и виду на изломе эбонита. Что это было такое – эбонит, – честно говорю: не знаю. Вроде пластмасса, но почему такая тяжелая? И раскалывался точно как чугун…

А диск, на котором в дырках, куда вставлялся палец, чтобы крутить, проглядывали цифры и буквы, был неподдельно металлический. Буквы – потому что номера тогда были, например, такие: И-51-82-12. Диск прокручивался пальцем, вставленным в соответствующую дырку. А потом, освобожденный, с тихим скрипом возвращался в исходную позицию.

Телефон стоял на видном месте – обычно на том же всё вмещающем комоде. Телефон в комнате демонстрировал высокое положение жильца. По телефону, стоявшему на комоде, могло позвонить начальство, чьи разговоры не положено слушать населению коммуналки… По этому телефону можно было говорить в рабочее ночное время… Этот телефон гремел вовсю колоколами судьбы – вызывают в главк, машина у подъезда… И этот телефон однажды замолкал навсегда, а потом приходил хмурый связист и забирал аппарат…

Черный эбонитовый аппарат с обтертым стальным диском, перекрученным шнуром и сто раз склеенной трубкой, в которой под тонкой пластиной стальной мембраны пересыпалось чувствительное вещество микрофона – угольный порошок. Почти такой же, напоминающий видом самоходную артиллерийскую установку, висел на стене общего коридора – только рога, на которых в нерабочем состоянии лежала трубка, у висячего телефона были повернуты на 90 градусов по отношению к стоявшему на столе. На штукатурке коридорной стены вокруг общего аппарата вкривь и вкось ползли сделанные карандашом и процарапанные ногтем давно никому не нужные номера. Некоторые были старательно затерты…

Появление кнопочных телефонных аппаратов не было переворотом в общедоступной связи на расстоянии, как спустя примерно двадцать лет появление сотовых. Но на человеческие зависть и тщеславие кнопки нажали сильно. Мало того что чешские, гэдээровские и югославские аппараты были гораздо удобнее в использовании, чем древние советские, – кнопки нажимались бегло, а крутящийся диск иногда заедал, – но кнопочные аппараты были разноцветными. А старые – всегда черными, за исключением никогда не виданных простыми советскими людьми «вертушек» – аппаратов правительственной связи, кремовых с разноцветным гербом на диске… И могущественные люди, способные добыть кнопочный телефон, начали ставить перед собой совсем уж фантастическую задачу – достать телефон в цвет штор и обивки того, что в нашей стране диковато называется «мягкая мебель». Был слух, что у одного товароведа из отдела меховых изделий в ГУМе в цвет были подобраны не только телефон к мебельной обивке (или обивка к телефону) и обоям стен в комнатах, но и вся сантехника. При этом, разумеется, один из аппаратов был установлен в ванной. Эстетический эффект от сочетания, допустим, зеленых телефона и унитаза был, вероятно, сильнейший…

Но все это было не самым главным в советской судьбе изобретения мистера Белла.

Главным советским телефоном был телефон-автомат.

Узкие металлические коробки, точнее, металлические каркасы узких коробок, из которых начисто выбиты стекла, зимой чудовищно промерзшие, летом нестерпимо пахнувшие аммиаком, будки автоматов прижимались друг к другу по три-четыре и так далее в ряд, словно готовясь отражать атаку. Некоторые будки бывали противоестественно пусты – то ли разбойники оторвали и утащили весь аппарат целиком, то ли неведомые мастера забрали его для спасительных технических целей… В большей части автоматных будок аппараты имелись, но чисто формально: от них были оторваны трубки, короткий кусок разлохмаченного по отрыву кабеля дрожал на ветру… Телефон в комплекте в лучшем случае был в одной из будок, но, скорей всего, не работал – диск не поворачивался вообще или возвращался на место с тяжкой натугой, монета не проваливалась в соответствующую щель или проваливалась сразу, до набора номера, иногда не было слышно того, кому звонил человек из автомата, но чаще самого звонившего, и на другом конце связующей телефонной нити волновались: «Алле! Говорите! Говорите же!! Вас не слышно!!!» Ревнивые мужья и одолеваемые подозрительностью жены в бешенстве швыряли трубки домашних телефонов, а несчастный несся к следующему взводу телефонных будок, надеясь в конце концов объясниться…

Сам телефон-автомат представлял собой громоздкий стальной ящик, подвешенный к стене будки, к ящику была присоединена трубка в мощной броневой защите. Я еще помню времена, когда трубка не была скрыта в этой не преодолимой даже для взрыва броне, – это была обычная трубка в черном эбонитовом корпусе, точно такая, как у домашних телефонов. Но народные умельцы, которые со времен Левши у нас не переводятся, обнаружили в трубках какую-то ценную для многих электро-, радио– и прочих самодеятельных изделий запасную часть. Не то микрофон, не то, наоборот, коробочку с угольным порошком, уже упомянутую. И на трубки обрушился первый геноцид: жестоким ударом о сам автомат трубку переламывали надвое и выдирали из нее эту самую часть. Как обычно, способ нападения через некоторое время породил способ защиты. Тогда – в начале семидесятых, кажется, – трубки и начали прятать в стальные неразбиваемые футляры. Помогло ненадолго – уже сказано, что трубки начали отрывать от аппаратов с корнем…

Между тем что совершенствовалось, так это оплата звонков из уличных таксофонов, как они официально назывались. В пятидесятые, до денежной реформы 1961 года, звонок оплачивался пятнадцатикопеечной монетой – бабушка упорно называла ее непонятным уже тогда большинству словом «пятиалтынный». После реформы звонок стал стоить две копейки – то есть, по-дореформенному, двадцать. Уличная телефонная связь подорожала, таким образом, на 30 процентов. Это были немалые деньги в масштабах великой страны. Примерно к этому же времени относится полная и окончательная победа телефонных разрушителей над министерством связи и его наиболее близким народу представителем – над уличным телефоном-автоматом. Это было проявлением одного из основных правил социализма: повышение цены на товар или услугу неизбежно ведет к снижению его (ее) качества.

…Он почти бегом одолел расстояние от Маяковки до Пушкинской.

Ни один автомат на улице Горького не работал.

Наибольшую ненависть вызывали те, которые были в полной исправности на вид, но не выполняли свои телефонные функции. Диск прокручивался, возникал непрерывный гудок, диск прокручивался снова, гудок продолжался…

Она должна была выйти из дому уже четверть часа назад, когда он еще крутился на Белорусской. Но даже на вокзальной площади автоматы не работали.

Впрочем, один раз он дозвонился, и ответила она. «Вас не слышно, – сказала она тревожным голосом, – перезвоните…»

Теперь он звонил просто из упрямства.

На Пушкинской к единственному работавшему автомату стояла очередь, но через двадцать минут он уже услышал голос ее матери.

– А она ушла, побежала на Пушкинскую. Вы ее там посмотрите.

Он обошел площадь бессчетно раз.

У кафе «Аэлита» толпилась вызывающего вида молодежь.