Опрокинутый мир - Кристофер Прист

Коллингс пытался выучить Гельварда говорить по-испански, но тот оказался неспособным к языкам. Он усвоил десяток расхожих фраз, но стать помощником Коллингсу в переговорах, зачастую длительных и трудных, так и не смог.

В селении, которое они посетили только что, удалось заключить выгодное соглашение. Старейшины обязались выделить двадцать мужчин для путевых работ, а затем добавить к этим двадцати еще десять из какой-то другой деревушки, затерянной глубже в горах. В придачу к этому пять женщин согласились – Гельвард не был уверен, добровольно ли, а Коллингса не спросил – переселиться на время в Город. Теперь они с Коллингсом возвращались, чтобы отобрать обещанные поселянам припасы и предупредить о близящемся пополнении. Меновщик решил, что всех вновь прибывших надо подвергнуть обязательному врачебному освидетельствованию, а значит, следовало предупредить и медицинскую службу.

Гельварду нравилось работать к северу от Города. Придет день, и эта территория станет его профессиональной вотчиной – ведь именно здесь, за оптимумом, делали свое дело его будущие коллеги-разведчики. Нередко он видел гильдиеров-разведчиков, они ехали верхом на север, в неизвестные дали, куда рано или поздно переместится и Город. Раз-другой он даже встретил отца, и они обменялись несколькими фразами. В глубине души Гельвард надеялся, что теперь, когда он прошел школу ученичества, натянутость, омрачавшая их прежние отношения, рассеется, но отец по-прежнему явно тяготился обществом сына. Очевидно, тому не было каких-то глубинных, тайных причин; неспроста же Коллингс, заведя однажды речь о разведчиках, укоризненно отозвался о Манне-старшем: «До чего же неразговорчив! Неплохой человек, когда узнаешь его поближе, но уж больно замкнутый…»

Через полчаса Гельвард снова сел на лошадь и направил ее шагом по недавнему пути. Вскоре он заметил Коллингса, отдыхавшего в тени под скалой. Гельвард подъехал к наставнику, спешился, и они перекусили. Глава сельской общины в знак доброй воли подарил им большой ломоть свежего сыра, и они отдали ему должное, радуясь нарушению своей повседневной убогой диеты из безвкусной синтетической пищи.

– Если они едят такие вещи, – заявил Гельвард, – на кой черт им наша преснятина?

– Не думаешь ли ты, что они едят сыр изо дня в день? Ломоть, наверное, был одним-единственным, да и то его украли в какой-нибудь другой деревне. Я что-то не видел тут скота.

– Тогда зачем же его отдали нам?

– Мы им нужны.

Еще немного спустя они продолжили свой путь к Городу. Оба шли пешком, ведя лошадей под уздцы. Гельвард испытывал смятение: ему и хотелось вернуться в Город, и неожиданно взгрустнулось по отошедшим в прошлое дням ученичества. К тому же – ведь они с Коллингсом, вероятно, виделись в последний раз – откуда-то вновь поднялось давнее и, казалось, позабытое желание потолковать с ним о том, что время от времени тревожило душу: из всех, с кем привелось общаться за стенами Города, Коллингс был единственным, кому Гельвард мог доверить свой секрет. И все равно он долго обсуждал проблему с самим собой, прежде чем решил наконец открыться.

– Что-то ты сегодня какой-то притихший? – вдруг спросил Коллингс.

– Верно. Извините меня. Я все думаю о том, что пришла пора стать гильдиером. И не уверен, что готов к этому.

– Почему же нет?

– Это не просто выразить. Скорее всего смутная догадка.

– Ты хочешь обсудить ее со мной?

– Да. Если вы позволите.

– Почему же я должен возражать?

– Ну… обычно гильдиеры не любят, когда ученики пристают к ним с вопросами. Я был совершенно ошарашен, когда меня впервые вывели из Города, но потом меня приучили держать свои вопросы при себе.

– Все зависит от того, что за вопросы.

Гельвард решил, наконец, что можно и не оправдываться.

– Вопросов два, – сказал он. – Оптимум и клятва. Не могу разобраться ни в том, ни в другом.

– И не удивительно. Я перевидел на своем веку десятки учеников, и всех беспокоило одно и то же.

– Так вы просветите меня?

Коллингс покачал головой:

– Не в том, что касается оптимума. Тут ты должен все выяснить для себя сам.

– Но я знаю лишь, что он всегда движется вперед. Это что, условное понятие?

– Нет, безусловное… но больше я ничего тебе не скажу. Обещаю тебе, что ты узнаешь все, что хочешь знать, и очень скоро. Ну, а с клятвой-то что тебе неясно?

Гельвард помолчал, прежде чем ответить:

– Предположим, вы обнаружили бы – вот сейчас, сию минуту обнаружили бы, – что я нарушил клятву. Вы убили бы меня, так?

– Теоретически так.

– А практически?

– Я бы, конечно, встревожился, обдумал бы все хорошенько, потом, наверное, посоветовался бы с кем-то из друзей-гильдиеров. Но ты же не нарушал клятвы?

– Если бы я был в этом уверен!

– Ну-ка, расскажи мне лучше все по порядку.

Гельвард начал перечислять вопросы, с которыми Виктория приставала к нему с первых дней, пытаясь при этом не уточнять характер своих ответов. Однако Коллингс хранил молчание, и мало-помалу молодой человек стал пересказывать их подробнее, пока не припомнил все, чем поделился с ней, почти слово в слово. Когда он наконец выдохся, Коллингс заметил:

– Признаться, не вижу во всем этом беды.

Гельвард испытал мгновенное облегчение, но расстаться в одну секунду с сомнениями, месяцами терзавшими его душу, было трудно.

– Как же не видите?

– То, чем ты делился с женой, никому не причинило вреда.

Они подошли к точке, откуда Город был виден во весь свой исполинский рост; вокруг, на путях, кипела обычная суета.

– Но это не может быть так просто! – воскликнул он. – Клятва сформулирована очень жестко, и наказание, предусмотренное ею, легким не назовешь…

– Верно… но мы, сегодняшние гильдиеры, унаследовали ее от наших предков. Клятву передали нам наши отцы, а мы передаем ее вам. И вы, придет день, передадите ее своим детям. Это отнюдь не значит, что все гильдиеры согласны с ней, но никто до сих пор не предложил ничего лучшего.

– Значит, гильдиеры, как только смогут, сами отменят клятву? – спросил Гельвард.

Коллингс усмехнулся:

– Этого я не говорил. История Города уходит в глубь времен. Основателем Города был человек по имени Фрэнсис Дистейн, считается, что текст клятвы придумал именно он. Из документов того времени, дошедших до нас, следует, что тогда сохранение тайны было оправданным и необходимым. Но сегодня… сегодня наша жизнь, надо думать, уже не так сурова.

– Однако клятва существует.

– Да, и, на мой взгляд, в ней по-прежнему есть смысл. В Городе полным-полно людей, которые знать не знают, что творится за его стенами, и которым нет нужды это знать. Например, те, кто занят в разных внутригородских службах. Время от времени они встречаются с негорожанами, хотя бы с женщинами-переселенками, и если позволить им трепаться, то мы и глазом моргнуть не успеем, как вся наша подноготная станет известна всей округе. У нас и так хватает неприятностей с местными, с «мартышками», как их называют стражники. Видишь ли, существование Города связано с определенным риском, а этот риск надо уменьшить любой ценой.