Трагедии Финского залива - Андрей Платонов

На основе этого доклада, представленного командиром Минной обороны командованию флота, 18 августа Военный совет КБФ принял соответствующее решение, которым были одобрены все предложенные командиром бригады траления мероприятия. В частности, осадку всех базовых тральщиков уменьшили до 2,2 м — и возможно, что в некоторых исключительных случаях это принесло пользу. Но для предохранения базовых тральщиков от подрыва на минах с углублением менее 2,2 м помочь могло только использование катеров МО с тралами КПТ. К сожалению, этот трал не был доработан ни до войны, ни в 1941 г., и только в 1942 г., когда на КБФ своими силами добились устойчивости хода КПТ с осцилляторами, создались предпосылки для более широкого использования этого трального оружия.

Из общего числа проводившихся между Кронштадтом и Таллином за тралами 40 кораблей и судов четырнадцать (или 35 %) было потеряно и повреждено от подрыва на минах, а также от действий бомбардировочной авиации противника. Потерю четырех и повреждение трех судов от атак авиации обычно списывают на не поддающиеся влиянию факторы: превосходство противника в воздухе, отсутствие в составе ВВС КБФ истребителей дальнего действия, слабость ПВО конвоев. Вроде все правильно, но, повторимся еще раз, речь идет о самом мощном советском флоте, имевшем в своем составе наибольшее количество эсминцев и сторожевых кораблей. Так почему слабое ПВО конвоев? Да и по поводу истребительной авиации не совсем все было так безнадежно, как об этом сейчас иногда говорят. Достаточно взглянуть на карту и найти на ней, например, остров Гогланд, где так и не удосужились создать хотя бы временную авиабазу для истребительной авиации. Когда Ставка приказала, то на острове Эзель создали авиабазу для дальних бомбардировщиков, а тут никто не приказал…

Что касается господства противника в воздухе, то это не тема нашего исследования, но будем надеяться, что кто-то такие исследования проводил. Иначе какое основание делать подобные заявления. Кстати, вы обратили внимание, что мысль о господстве противника в воздухе в 1941–1942 гг. повсеместно тиражируется, а о чьем-либо господстве на море, будь то Балтика или Черное море, ни где, ни слова не сказано?

Возвращаясь к минной угрозе можно сразу сказать, что в основе большинства случаев потерь на минах лежит человеческий фактор, о чем достаточно подробно рассказано выше. Вспомним хотя бы «инструктажи» командования ОВР Кронштадтской ВМБ перед выходом в море, выход конвоев с расчетом преодоления минных полей в темное время суток, отсутствия полноценных документов на переход. Это не панацея, но одно из слагаемых успешности выполнения поставленной задачи и почему ими посмели пренебречь? Добавьте сюда прямые нарушения руководящих документов. Несмотря на наличие в действовавшем НТЩ-40 указаний об обязательном применении обвехования кромок тральной полосы при форсировании минных заграждений, этот простейший и не требующий пояснений тактический прием, позволявший проводившимся судам удерживаться в тральной полосе, ни разу не применялся. Вроде как боялись, что противник узнает наши рекомендованные курсы. Но, во-первых, движение конвоев все равно проходило на виду у береговых постов противника, не говоря о его авиации. Во-вторых, назначение всякого рода вех и буев известно тому, кто ставит их, а противнику, обнаружившему их, не так легко догадаться об этом назначении. Корабли КБФ, например, в июле и августе обнаруживали в Финском заливе поставленные противником буи и вешки с разноцветными флажками, но это не принесло нам пользы, поскольку не удалось выяснить цель постановки этого навигационного ограждения.

Путем обвехования кромки тральной полосы, несомненно, удалось бы избежать гибели на минах миноносца «Энгельс» и ледокола «Трувор», а также транспорта «Лени», если бы ему своевременно приказали остановиться. Другое дело, поскольку не существовало светящихся тральных вех, обвехование не помогло бы предотвратить гибель транспортов «Водник» и «Утена», попавших на минное заграждение в темноте, но они там в это время оказались опять же нашими «стараниями».

Таким образом, ко второй половине августа в результате так и не замеченной командованием КБФ борьбы за господство в Финском заливе противник смог создать мощную блокадную позицию к северу мыса Юминданина. Причем добился он этого при явном превосходстве сил и средств Краснознаменного Балтийского флота как на театре в целом, так тем более в Финском заливе. Почему это могло произойти?

Давайте перечислим наиболее укоренившиеся в общественном сознании типовые причины неудач советских Вооруженных сил в начальный период Великой Отечественной войны.

Итак, первое — внезапность нападения. Применительно к КБФ это не состоятельно: флот заблаговременно был переведен в боевую готовность № 2, а затем, упреждая первый удар, в готовность № 1. Почти классика вступления в войну!

Второе — неожиданно мощный первый удар, который наши войска и силы просто физически не могли выдержать. Где-нибудь под Брестом так оно, может, и было, но только не на Балтике. Ни массированных налетов на военно-морские базы, ни корабельных группировок противника у наших берегов, даже Ханко, наш анклав на территории Финляндии, не подвергся в первые сутки какому-либо ощутимому удару

Третье — пользуясь многократным превосходством в войсках, силах и средствах, противник захватил инициативу. Опять же, не будем говорить за весь советско-германский фронт: все везде было по-разному. Не надо забывать, что, например, Дунайская флотилия в первые сутки войны захватила плацдармы на территории Румынии. Что касается Балтийского театра, то никакого численного преимущества у германо-финляндского флота над советским не было ни 22 июня 1941 г., ни позже.

Четвертое — неблагоприятно складывающаяся обстановка на сухопутном фронте. Здесь не возразишь — по итогам нескольких первых месяцев войны Краснознаменный Балтийский флот оказался в Маркизовой луже. Однако до выхода в начале августа германских войск на побережье Эстонии восточнее Таллина, отступление советских войск на применение сил в Финском заливе влияния почти не оказывало. Морские коммуникации там и без того находились в зоне действия авиации противника с аэродромов Финляндии. Другое дело, когда войска вышли непосредственно на южное побережье залива, захватив всю территорию Эстонии, когда между Таллином и Кронштадтом не осталось ни одного аэродрома. Но при этом за нами оставались острова.

Безусловно, последний, четвертый фактор имел объективное негативное влияние на обстановку в Финском заливе. Но к этому времени господство в заливе так и не было завоевано, поэтому и удерживать было нечего, а значит, и этот фактор принципиального значения не имеет.

Причина произошедшего очень проста — противник в 1941 г. воевал лучше нас, причем воевал не числом, а уменьем. Выражение «воевал лучше» очень обтекаемое, но уже на данном этапе военных действий оно стало конкретизироваться. В целом советские моряки в достаточной степени владели свои оружием: срывы выполнения боевых задач по вине экипажей кораблей являлись делом исключительно редким, хотя качество подготовки личного состава, призванного из запаса, желало лучшего. Но в любом случае они-то, точно, воевали не хуже, чем их германские и финские «коллеги». В целом командиры плавающих соединений обеспечивали выполнение поставленных задач, что трудно сказать о штабах и командовании ОВР и Минной обороны, а также флота в целом. Вот, в основном, их-то противник и «переиграл», вот они-то и воевали хуже.