Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941-1942 - Гюнтер Банеман

Офицер опустил дуло карабина в яму и, зацепив мушкой мою гимнастерку, вытащил ее наверх. В ту же минуту второй араб стер масло и песок с крыла моего автомобиля и показал офицеру на английский знак.

Они быстро обменялись несколькими фразами. Их возбуждение росло, и я понял, что они что-то задумали.

Держа наготове автомат, я встал в дверном проеме. Одного моего движения было достаточно – эти дети пустыни обладали мгновенной реакцией. Одним быстрым движением они развернулись в мою сторону, одновременно вскидывая карабины для стрельбы.

Я дал очередь из автомата. С пола поднялись фонтанчики пыли и цемента, офицер упал в яму, а рядовой скрючился на полу у джипа. В несколько прыжков я оказался у ямы – одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что лежавший в ней мертв. Другой араб застонал, потом бешено задергал руками и ногами и также испустил дух.

Я вставил в автомат новый магазин. Схватив две гранаты, я выскочил через ближайшую ко мне дыру в стене наружу, обежал сарай и бросился в кустарник. Я быстро отошел на пятьдесят шагов от сарая, держась позади кустов, и заполз под колючий куст, не обращая внимания на уколы шипов.

Оттуда я стал наблюдать за пустырем, прислушиваясь, не донесутся ли до моего уха какие-нибудь посторонние звуки. Но вокруг царила тишина, слышен был только громкий стук моего сердца.

Утро было тихим. Даже птицы не перестали чирикать, как будто они давно привыкли к выстрелам. Наблюдая и прислушиваясь, я пытался понять, почему арабы так обрадовались, обнаружив британский знак на джипе. Узнали ли они украденный автомобиль или подумали, что он принадлежит английскому разведдозору? У них, без сомнения, была четкая цель, иначе они не искали бы так настойчиво.

Вдруг какой-то шелест в дальнем конце пустыря заставил меня повернуть голову и поднять автомат. Но я зря встревожился – там стояли два стреноженных верблюда. На них, судя по небольшим мешкам, притороченным к их бокам, приехали арабы-полицейские. Убедившись, что больше на пустыре никого нет, я встал и, оглядываясь по сторонам и не выходя из кустов на открытое место, двинулся к верблюдам.

Когда я подошел к ним, они растянули губы, обнажая крупные зубы. Вид у них был довольно устрашающий. Тем не менее мне удалось сломать ветки, к которым были привязаны верблюды, и отпустить их на волю.

Но верблюды не сдвинулись с места, продолжая жевать. Тогда я бросил в них горсть гравия, и они засеменили прочь и вскоре скрылись из вида.

Вернувшись в сарай, я проверил карманы у офицера, поскольку только у него была гимнастерка. Второй араб был одет в бурнус – шерстяной плащ с капюшоном, похожий на скатерть, обернутую вокруг тела, и опоясан ремнем и патронташем. Вид у него был как у пирата.

Я не нашел в карманах офицера ничего интересного и, закончив осмотр, оставил все как есть. Я опустил закутанного в бурнус рядового в ту же яму, где покоился его начальник, и закрыл обоих куском старого брезента. Их скоро отыщут – я в этом не сомневался.

Полицейский патруль на верблюдах, созданный итальянцами специально для объезда пустыни, был совсем неплохой задумкой. Я не сомневался, что этих двух арабов послали из Дерны, дав задание схватить меня, если они заметят на песке следы шин моего автомобиля.

Им удалось-таки разыскать меня, только жаль, что немецкая военная полиция переложила эту грязную работу на плечи арабов и мне пришлось их убить. А может, их послала итальянская полиция…

Мне и вправду было очень жаль убитых арабов, но на карту была поставлена моя собственная жизнь. Я победил их в честном бою, такова уж их судьба. Не они должны были ловить дезертиров. По крайней мере, немецких.

Разве у меня был другой выбор? Неужели я должен был сдаться, чтобы попасть в лапы немецкой полиции, которая поставила бы меня к стенке?

Если бы я их не убил, то сейчас валялся бы мертвым, ведь их пальцы лежали на спусковых крючках карабинов. Их было двое на одного, но я сумел их опередить. Неужели я должен был подождать, пока они начнут стрелять в меня?

Мы на войне, где такие вещи случаются сплошь и рядом. Но эта мысль не принесла мне облегчения.

Я успокаивал себя только тем, что, увидев, что они не вернулись, из Дерны вышлют поисковую группу, которая найдет их и с честью предаст земле.

Меня мучила совесть, хотя я с самого начала предполагал, что нечто подобное должно произойти. Зная, что в случае поимки его ждет смертный приговор, дезертир готов на все. Что бы он ни сделал, его жизни постоянно грозит опасность. Хуже того, что он натворил, за что в условиях военного времени полагается расстрел, он сделать уже не может.

Я сложил в джип свои вещи, состоявшие из запасов воды, бензина, масла и патронов, и почувствовал облегчение. Я был одет в чистую рубашку и шорты. Убедившись, что окружающая меня местность пустынна, как и прежде, я запрыгнул на сиденье, выехав из сарая, пересек пустырь и помчался по песчаному тракту к Виа-Бальбия.

Ранним вечером я миновал Тольметту, маленькую деревушку в Киренаике. Я медленно ехал по ее единственной улице, стараясь выяснить, какие части здесь стоят. Но, не увидев ни одного военного, я вернулся назад и остановился у небольшого придорожного трактира.

Когда я выходил из джипа, мою машину окружила стайка мальчишек, вылезших, словно крысы, изо всех щелей. Они глядели большими глазами на джип и показывали друг другу на автомат, висевший у меня на плече. Наверное, я казался им настоящим героем.

Когда я вошел в трактир, итальянские солдаты за стойкой, увидев мою немецкую форму, отдали мне честь. За этим последовало неизбежное приглашение выпить, и вскоре мой желудок наполнился красным вином, кислым, но очень освежающим.

Мое предложение заплатить за напитки принято не было. На это они не пойдут, заявили солдаты. В конце концов, мы, немцы, здесь для того, чтобы добыть для них победу, – так, по крайней мере, они думали.

Вскоре я уже знал о Тольметте все – в каком состоянии был ее гарнизон и какие были приняты меры безопасности, а именно – никаких. Я уже подумывал, а не провести ли здесь остаток дня и всю ночь, но тут раздался трубный рев мотоциклетного мотора.

Мне не надо было смотреть в окно, чтобы определить, кто там приехал, – такой рев издает только мотоцикл БМВ.

Я был окружен дюжиной итальянских солдат, которые трещали, словно пишущие машинки. Повернувшись к владельцу трактира, я спросил, где здесь туалет.

Широко улыбаясь, он поднял доску прилавка и провел меня в коридор. Входя туда, я заметил, как в трактир вошли два человека в немецкой форме. Интересно, кто это – посыльные, проезжавшие мимо, или военные полицейские, разыскивающие кого-нибудь, может быть, и меня.

Туалет представлял собой сарай во дворе.

– Latrina, – произнес хозяин трактира, показав на него, и вернулся к себе.

Убедившись, что он не смотрит в мою сторону, я быстро обежал дом и, выскочив на улицу, с радостью отметил про себя, что мой джип стоит далеко от двери, так что моего отъезда никто не увидит.