Девять женщин Андрея Миронова - Федор Раззаков

Шестого ноября Миронов играл в спектакле «У времени в плену». Сразу после него наш герой в компании Егоровой и ряда других «сатировцев» отправился «гудеть» по привычному адресу – на квартиру Александра Ширвиндта в высотке на Котельнической набережной. Все были в прекрасном расположении духа, пили-ели, а в перерывах хохмили и устраивали розыгрыши. Правда, иные из этих розыгрышей приводили к легким потасовкам. Например, Егорова начала заигрывать с хозяином, а увидевший это Миронов, будучи подшофе, воспылал внезапной ревностью. Недолго думая, он влепил оплеуху возлюбленной, однако та не осталась в накладе: схватила со стола стакан с водкой и вылила его содержимое в карман пиджака Миронова. После этого выскочила из квартиры, попыталась убежать от любимого на лифте, но он догнал ее в кабине, и они… стали целоваться.

В разгар веселья кто-то вспомнил о завтрашнем празднике. Тут же всплыла тема Ленина, революции и т. д. Тут же было решено перенести гулянку на Красную площадь. Поскольку все уже были в изрядном подпитии, никто даже не подумал о том, что эта прогулка может плохо закончиться для всех присутствующих. Как говорится, пьяным и море по колено. И вот уже через несколько минут вся гоп-компания топтала брусчатку главной площади страны. Подойдя к памятнику Минину и Пожарскому, Миронов, который всего лишь несколько часов назад играл пламенного большевика-ленинца Всеволода Вишневского, вытянул руку в сторону Мавзолея и разразился стишками ярко выраженного антисоветского толка:

Смотри-ка, князь,

Какая мразь,

У стен кремлевских улеглась!

За такие стишки в те годы можно было легко схлопотать лет эдак пять за антисоветскую пропаганду, но на счастье Миронова поблизости не оказалось милиционера. Это обстоятельство развязало языки и остальным участникам гулянки. Выстроившись в колонну, они, четко чеканя шаг, потопали к Мавзолею, размахивая метлой с наконечником из красного пластмассового петушка. Там уже Марк Захаров перехватил инициативу у Миронова и запел: «В городском саду играет духовой оркестр. В мавзолее, где лежит он, нет свободных мест…» Часовые, охранявшие покой вождя мирового пролетариата, стояли, не моргнув глазом. Согласно служебной инструкции, они не имели права реагировать на окружающих. Они и не реагировали. А компания продолжала забавляться: метла с петушком переходила из рук в руки, кто-то начинал ею мести заснеженные булыжники площади, другой, подняв петушка над головой, орал благим голосом: «Ку-ка-ре-ку!» В конце концов, видя, что никто на их эскапады не реагирует, артисты решили продолжить гулянку в другом месте – на квартире у Миронова в Волковом переулке. Там догуляли ночь, еще раз хорошенько приняли, и утром 7 ноября всем гуртом вывалились на улицу, где уже вовсю отмечался праздник. Выпивший Захаров буквально ввалился в толпу демонстрантов, шедших на Красную площадь для участия в праздничном параде и, выхватив у какого-то демонстранта красный флаг, заорал во всю глотку шлягер Александры Пахмутовой «Пока я ходить умею, пока я дышать умею…». Затем, напевшись, швырнул флаг обратно демонстранту и выскочил из толпы. Завершили они свою гулянку в столовой Белорусского вокзала, где вместе с транзитными пассажирами заедали водку слипшимися макаронами. А вечером того же дня Миронов снова вышел на сцену родного театра – пел свои юморные куплеты в «Интервенции».

Наступление 1971 года Миронов и Егорова отмечали в ресторане ВТО (столик в дальнем конце зала забронировали его родители). Однако появление Татьяны не вызвало радости у мамы Миронова. Но он постарался не обращать на это внимания и вел себя в ту ночь так же естественно, как если бы матери в ресторане не было. В разгар веселья, когда алкоголь уже вовсю забродил в его жилах, он выскочил на сцену и в течение получаса лихо пел куплеты из «Интервенции», собственноручно аккомпанируя себе на рояле. Публика была в восторге. От души радовалась и Татьяна, даже не предполагая, что наступающий год положит конец ее роману с Мироновым.

Восьмого марта Миронов отмечал юбилей – собственное 30-летие. Торжество отмечалось в ресторане Дома литераторов на улице Воровского. Поздравить именинника пришла пестрая толпа из представителей творческой интеллигенции «всех родов войск» – от режиссеров и артистов до писателей и музыкантов. Егорова малость припозднилась – участвовала в вечерней репетиции спектакля по пьесе Н. Погодина «Темп-1929» – и приехала на торжество с Марком Захаровым. Именинник демонстративно усадил припозднившуюся гостью рядом с собой и стал оказывать ей самые активные знаки внимания. И этот жест не остался незамеченным. Спустя десять минут после того, как объявилась Егорова, гости потеряли двух своих гостей – мать и отца именинника. Как читатель наверняка догадался, инициатором ухода была Мария Владимировна, которая продолжала люто ненавидеть пассию собственного сына.

Торжество длилось вплоть до закрытия ресторана, после чего кто-то предложил продолжить его в доме отпрыска знаменитого врача Збарского (того самого, что бальзамировал тело Ленина), благо тот жил неподалеку. Но когда толпа вывалила на улицу, произошло небольшое ЧП – Егорова ехать отказалась и побежала в сторону Арбата, где проживала. Именинник бросился за ней. Следом побежали и все остальные: Игорь Кваша с супругой, Татьяна Пельтцер, Борис Мессерер и другие. Поскольку на улице был гололед, а на беглянке была отнюдь не спортивная обувь, ее преследование длилось недолго. Уговоры тоже не заняли много времени: и вот уже спустя пять минут вся компания погрузилась в машины и рванула к Збарским. Гулянка продолжалась до утра.

Между тем роман Миронова и Егоровой плавно шел к своему завершению, и это чувствовали оба его участника. Только если Татьяна сопротивлялась этому вяло, то Миронов буквально рвал и метал и вел себя как обезумевший Отелло. Как пишет сама Егорова: «Он стал ночами врываться в мою квартиру, а я, без сил, запиралась изнутри, и соседи говорили, что меня нет дома. Тогда он объезжал все московские дома, разыскивая меня, потом возвращался на Арбат, вырывал дверь с корнем, хватал меня, спящую, с кровати – я летела, как перо, в угол, а он начинал под кроватью, в шкафах искать соперника. Потом срывал все картины со стен, бил об колено, и они с треском разлетались пополам. Потом это безумие превращалось в нежнейшую нежность…»

В один из дней в конце апреля Миронов решил объясниться с возлюбленной. Он нашел ее в театральном буфете и потребовал объяснений. Егорова эти объяснения дала, выложив перед ним на столик ключи от двух его квартир и сказала, как отрубила: «Все кончено!» В течение нескольких секунд Андрей молчал, видимо, приходя в себя от шока, после чего внезапно схватил девушку за волосы и на глазах у изумленных коллег поволок ее в свою гримерку. Но на полдороге Егоровой удалось вырваться, и она снова забежала в буфет. Миронов бросился следом. Между ними завязалась потасовка, разнимать которую бросились сразу несколько человек. В конце концов, осознав, что победа ускользнула из его рук, Андрей отпустил девушку и, прокричав ей в лицо обидные ругательства, выбежал из буфета. Именно в тот момент в их многолетнем романе была поставлена окончательная точка.

Майские праздники бывшие возлюбленные впервые за последние несколько лет провели отдельно друг от друга: он гулял в компании друзей-тусовщиков, она – со сценаристом. И в театре они сторонились друг друга: не общались и даже не здоровались.