Погранзона - Александр Тамоников

Таджик побледнел. Он прекрасно знал, что даже ни на чем не основанное подозрение может привести к расстрелу, и видел в этом офицере серьезную угрозу.

– Что вы такое говорите? Какой агент, какая информация? Спросите людей, которые остались в кишлаке, может ли Икрам быть предателем.

– Почему предателем? Для своих, для боевиков вы не предатель.

– Зачем мне боевики? У меня в кишлаке жена, трое детей.

– Этого достаточно. Стоит пригрозить, что убьют семью, и все, агент готов.

– Я не агент, честное слово. Детьми клянусь!

Левченко улыбнулся:

– Ну и ладно. Не агент, значит, так тому и быть. Но, Икрам, если мы узнаем, что ты связан с духами, то пощады не жди. Кончим прямо в этом кабинете. Подумай о семье. Каково ей придется без кормильца?! А если ты все же завербован, то лучше признаться.

– Я же детьми поклялся.

– Хоп! Поверю. Но если кто-то начнет расспрашивать тебя о нас, то ты должен тут же сообщить об этом мне или любому другому русскому офицеру. Понял?

– Понял, господин лейтенант. Конечно, понял.

– Я тебе не господин, а пока еще товарищ.

– Извиняюсь.

– А оборудование у тебя, стоматолог, хреновое. Любая боль тут же пройдет, как окажешься в кресле, перед этим вот зубодробильным агрегатом.

– Да, оборудование старое, – согласился врач. – А где взять новое?

– Ладно, я пошел. Надеюсь, ты хорошо понял меня, не так ли?

– Хорошо понял, гос… товарищ лейтенант.

– До свидания. – Левченко вышел из кабинета и вернулся в детский сад.

Марин спросил:

– Ну что там, у минометчиков?

– Да пока все спокойно. Борзые, конечно, каждый делает что хочет, но чего от партизан ждать? Хорошо, что не грызутся между собой.

– Офицер в батарею нужен кадровый, чтобы гонял этих чайников.

– Где ж его взять?

– Надо переговорить с комбатом. Он мужик шустрый, что-нибудь придумает. В таком виде батарею оставлять нельзя. А то как бы утром не застать их расположение пустым. Ладно, если по домам разбегутся. А вдруг ломанутся к духам?

Но утрясать вопрос с кадровым офицером для батареи Марину не пришлось. Он решился сам собой, немного позже.

Ночь прошла спокойно. Никаких вводных не поступило, и утром после завтрака личный состав занялся обслуживанием техники.

Бон Кагомов, механик-водитель БМП взвода Левченко, лысый мужчина лет под сорок, решил проверить количество горючки в баках. В десантном отсеке имелась специальная трубка со шкалой, вот он и полез внутрь. После яркого солнца на улице в отсеке было темно. Кагомов не стал ждать, пока привыкнут глаза, а поджег кусок бумаги и посмотрел уровень. Всматриваясь в шкалу трубки, он не думал о горящей бумаге и бросил ее, когда огонь обжег пальцы.

Машина была старая. На днище собралась солярка, которая тут же загорелась.

Увидев, что пламя подбирается к боекомплекту, Кагомов, не раздумывая, выскочил из машины и заорал:

– Пожар!

Левченко, находившийся недалеко, обернулся на крик и увидел дым, поваливший из люков.

– Что горит?

– Соляра в десантном отсеке, – крикнул Кагомов и рванул подальше от БМП.

Левченко мгновенно оценил ситуацию. Если пламя доберется до боекомплекта, то снаряды взорвутся. Рядом скученно стоят еще девять БМП, четыре «Т-72», шесть «ГАЗ-66» с минометами и минами в кузове, другая техника. Все это может взлететь на воздух из-за подрыва горящей БМП.

Оценив обстановку, Михаил бросился к машине, запрыгнул в люк механика-водителя, завел двигатель и погнал дымящуюся БМП к пожарному водоему, заполненному водой. Следом, подхватив ведра, побежали Джалилов, Раджапов, Умаев, Макамов, бойцы, имевшие опыт боевых действий. Левченко пробил броней бетонное ограждение и остановил БМП на середине водоема. Вода пошла в отсек и погасила пламя. Михаил поднялся на броню. Ему подставили доску, по которой он спустился на землю.

Подбежали Марин, Логинов, Сабинин.

– Ну ты молодчик, Миша! – воскликнул Марин. – Если бы рванул боекомплект, то вся техника была бы уничтожена, да и личный состав вместе с ней. А с чего загорелась машина?

– Черт ее знает. Механик вылетел из нее с диким криком, вот и пришлось принимать решение. Кстати, где это чудило?

Логинов сказал:

– Видел я, как один партизан бежал отсюда сломя голову. Лысый такой. Он?

– Он!

Марин отдал команду привести незадачливого механика-водителя.

К Левченко подошли его бойцы, имеющие боевой опыт.

Джалилов сказал:

– А ты не из трусливых, командир. Мало нашлось бы смельчаков, готовых лезть в горящую машину и уводить ее от другой техники. Ведь бое-комплект мог рвануть в любой момент.

– Ладно, Рудзи. Ты поступил бы так же.

– Не знаю. Не уверен.

Джалилов и его товарищи пошли к танкистам, чтобы танком вытащить из пожарного водоема БМП.

Солдаты взвода привели Кагомова. Того пробивала мелкая дрожь.

– Я не виноват. Только хотел уровень топлива посмотреть, а в отсеке темно. Зажег бумагу, а она упала на днище. Хотел затушить, не успел, огонь сразу взялся. Ну я и растерялся.

Марин подошел к нему вплотную и спросил:

– А ты знаешь, что за подобный поступок я могу поставить тебя к стенке?

– Но я же не хотел поджигать.

– И как докажешь это?

– Никак. – Таджик опустил голову.

– В том-то и дело, что никак. А посему у меня есть все основания считать, что ты специально поджег БМП, рассчитывая, что ее подрыв уничтожит всю остальную технику. Колись, сука, кто приказал тебе вывести из строя часть батальона? На кого работаешь?

Кагомов упал на колени.

– Клянусь, товарищ лейтенант, все получилось случайно. Не убивайте.

Таджик понимал, что ротный вправе расстрелять его. На построении оглашался специальный приказ, который обязывал командиров от взводов и выше расстреливать без суда и следствия солдат, которые допустят серьезное нарушение дисциплины, не говоря уже о саботаже, дезертирстве, тем более предательстве.

За механика заступился Левченко:

– Не надо, Влад. Видел бы ты его глаза, когда он выскочил из люка. В них, кроме страха, ничего не было. Если бы он хотел подорвать БМП, то не орал бы, убегая, а втихаря бросил бы в десантный отсек горящую тряпку и спокойно отошел на бе-зопасное расстояние. А потом некому было бы проводить расследование. Списали бы технику, разослали бы выживший личный состав по другим ротам, а всю вину за произошедшее возложили бы на тебя или на всех офицеров.