Естественное убийство-2. Подозреваемые - Татьяна Соломатина

И «на днях» её любимый мужчина, отец Женькиного будущего ребёнка, стал совсем свободен. Окончательно свободен от всех земных дел – его застрелили. Пиф-паф, ой-ой-ой! Середина девяностых…

О том, что его застрелили, Женя Румянцева узнала не сразу. Сперва он просто пропал. Обычно, пропадая на неделю-другую, он всегда звонил. Не говорил откуда, не сообщал, чем занят, но звонил непременно: «Привет, малыш, как дела?! Что привезти моему пупсику?»

Через две недели Женька совсем разнервничалась и пошла в милицию. Сначала она несколько раз заходила в тот самый ресторан, где работала и посудомойкой, и официанткой. В надежде хоть что-то узнать у тех самых завсегдатаев, в компании которых впервые увидела своего возлюбленного. Очень редко. Очень-очень-очень редко – считаные разы за почти два года – любимый мужчина брал её с собой, и кое-кого из тех мужчин она знала не только в лицо, но и по именам. Ни разу никого не встретила. Она спросила у хозяина. Он ответил, что уже давно не видел той компании. Ни вместе, ни по отдельности. Перестали ходить. Мы в свободной стране. Если люди перестали ходить в ресторан – никакого криминала в этом нет. Ну, ходили… Ну, перестали… Ему-то что? Хотя, разумеется, жалко терять щедрых клиентов и вообще людей. Но жизнь, девочка, идёт своим чередом. Говоря про «жалко терять», владелец заведения посмотрел на Женю Румянцеву значительно. Эта девчонка всегда ему нравилась. Трудолюбивая. Не капризная. Считать умела, слишком не наглела. Раньше была хорошенькая, а сейчас – так просто в красавицу превратилась… Но Женька про «жалко терять» ничего не поняла. Что может понять двадцатилетняя девчонка, особенно если ей уже скоро два года как сыто, тепло и любо?

– Ты, если что, сразу же обращайся! – сказал ей напоследок хозяин ресторана. – Вот как только, так сразу приходи! Мне хорошие работники всегда нужны. Как только – сразу приходи, я помогу!

– Спасибо! – пролепетала совершенно расстроенная Женька на прощание.

И на следующий день пошла уже в милицию.

– Человек пропал, – сказала она дежурному на входе, – это куда?

Дежурный послал Женьку в кабинет номер такой-то. Из кабинета номер такой-то, куда она отстояла очередь, девушку перенаправили в кабинет номер вот такой-то. Оттуда – ещё куда-то. В каждом кабинете у Женьки спрашивали имя, фамилию, паспорт и снова куда-то отправляли. В совсем другой кабинет. Через несколько часов Евгения Румянцева – студентка, гражданка Российской Федерации, место рождения – маленький городок бывшей союзной республики с тёплым климатом, год рождения 1975-й, национальность – русская, не замужем, временно прописана по адресу такому-то в общежитии такого-то педагогического университета – оказалась в кабинете начальника отделения милиции того самого района, где она и проживала почти два года с Воротниковым Александром Владимировичем, гражданином Российской Федерации, родившимся в Москве в 1960 году, русским, женатым, прописанным по адресу…

– Вы, Румянцева, гражданину Воротникову кто? – строго посмотрел на неё толстый седоватый мент с майорской звездой на погонах, восседающий под портретом Ельцина за сильно пошарпанным столом.

– Я ему… Я ему жена! – всхлипнула Евгения Румянцева и разрыдалась.

– Садись, жена! – устало выдохнул страж порядка. – Садись-садись, в ногах правды нет.

Женя Румянцева осторожно присела на краешек стула, стоящего с другой стороны стола.

– Да ты располагайся поудобней… Ой вы ж, девочки-девочки, мать вашу! – сказал толстый седоватый мент человеческим голосом и неожиданно легко для его комплекции встал из-за стола, открыл сероватый древний сейф, достал оттуда бутылку коньяка, налил в надтреснутую хрустальную рюмку и подвинул Жене Румянцевой: – Пей. И не реви, жена! – добродушно прикрикнул он на Женьку.

– Мне нельзя. Я… в положении, – выдавила из себя Женя.

– Да уж, в положении ты, родная. Ой в каком положении! – согласился мент.

– Я беременная, – пояснила Женька, раскрасневшись и от слёз, и от стыда.

– Да понял, понял… Впрочем, наши бабы – соль земли. Не из такой жопы вылезают. Аборт сделать не поздно?

– Зачем мне делать аборт? Мы любим друг друга… И к тому же я же пришла заявить о том, что Саша пропал. Всего лишь пропал. Он и раньше пропадал на неделю-две. Правда, всегда звонил, а сейчас не звонит… – и разрыдалась.

– Да выпей ты уже, господи ты боже ты мой! Пятьдесят капель не повредят. – Румянцева послушно опрокинула в себя рюмку, как мензурку с водой.

– Я хочу подать заявление о пропавшем человеке, – откашлявшись, твёрдо заявила она. – Зачем вы меня пугаете?! При чём здесь аборт? Какое ваше дело вообще?!

– Позлись, девочка, позлись… Это помогает. – Он плеснул ещё коньяка в ту же рюмку, глотнул, как яблочка откусил, и пристально посмотрел на Румянцеву. – Ты ему, девочка, кто, гражданину Александру Владимировичу Воротникову? По закону в смысле? Никто. Вот то-то и оно. Потому что законная его супруга, Екатерина Захаровна Воротникова, уже неделю как опознала труп гражданина Воротникова Александра Владимировича, обнаруженный в нашем же районе, на одной из свалок, с документами в кармане малинового пиджака. Кто-то очень озаботился удобством ментов. Ну, или скорейшей оглаской смерти «нового русского» господина Воротникова, взбрыкнувшего против уплаты мзды кому положено. Вот такие дела, девочка! – Тут пожилой седоватый мент с майорской звездой на погонах тяжело вздохнул, достал из ящика стола какую-то папочку, открыл и стал зачитывать. На словах «выходное отверстие расположено на теменной кости, диаметр выходного отверстия…» Женька Румянцева сверзилась со стула на пол.

С самого начала ей было не по себе. Но почему-то более всего поразило не то, что её Сашка был женат – она это и сама знала. Правда, не знала, что до сих пор официально не разведён, но не суть… Не малоприятные протокольные описания того, где обнаружен, кем, при каких обстоятельствах и что было при себе. А именно колоссальная разница между диаметром входного и выходного отверстий от огнестрельного ранения в голову, такое-то оружие, такой-то калибр. Почему-то как раз в этот момент упала в обморок Женя Румянцева, не понимающая, как это всю её благополучную, казалось – незыблемо благополучную жизнь, – в одночасье смело в огромную бездонную пропасть несколькими короткими протокольными предложениями.

Когда заботливый мент привёл её в себя, то посоветовал выметаться из квартиры в общагу. Потому что законная вдова скоро предъявит права на жилплощадь, на которой неизвестно на каком основании проживает некая, не пришей к этому самому месту рукав, Евгения Румянцева. Разумеется, он оказался прав. Старый седоватый мент с майорской звездой на погонах как умел, так и понимал справедливость, хотя Цицерон ему был до одного места. Безо всяких красиво излагающих цицеронов-теоретиков мент-практик помог несчастной Женьке Румянцевой восстановить прописку в общаге. Откуда её давным-давно, разумеется, выписали. По факту непроживания. В сущности, вверенному под его начало районному отделению милиции не было ровно никакого дела до того, что в Москве появился ещё один бомж – студентка Евгения Румянцева. Даже для педагогического университета, где обучалась бомж Евгения Румянцева, этот факт был, по идее, куда более животрепещущ. Ан нет! Ну, подумаешь, учится в университете, недавно бывшем институтом, бомж! Не до этого! Потому что переименование в академию куда более важное для университета дело, чем какая-то там отдельно взятая беременная студентка-бомж. Мент ещё и ругнулся, и припугнул деканаты-ректораты чем следует. Самым милым из этого было нарушение паспортного режима. В общем, не известно точно, что такое сказал-сделал седоватый старый мент, но Евгении Румянцевой выделили в общаге отдельную комнату. Крохотную, неуютную, но отдельную. Десять лет спустя Евгения Румянцева пыталась отыскать того старого мента и поблагодарить за то, что он для неё сделал. По горячим следам не до этого было. Да она и не поняла, почему он это делает. Думала, что так положено – носиться из-за какой-то девчонки, свалившейся у тебя в кабинете со стула на пол. Считала, что любой начальник районного отделения милиции стал бы звонить в высшее учебное заведение, расположенное совсем в другом районе, ездить в ректорат, ходить в деканат… Полагала, что это – часть его работы. Когда уже поумнела и вспоминала события прошедшего десятилетия – поняла, что… Что старый седоватый мент просто делал работу любого хорошего человека – как умел, творил добро. Точнее – защищал добро от зла. Пыталась разыскать – и разыскала. Только, увы, поблагодарить удалось лишь бутылкой коньяка, оставленной ею на могильной плите старого седоватого мента, и сказанным в никуда сквозь слёзы: «Спасибо…»