Символы славянского язычества - Наталья Велецкая

Значимость, придававшаяся ритуальному действу, проявляется в отражении общественного характера его. Общественный характер действа, а также и множественность языческих легатов проявляется в ряжении изображением группы «умранов», состоящей из нескольких человек, действующих весьма активно и энергично: «Покойниками наряжается не только молодежь, но и женатые мужики, и притом по нескольку человек сразу, так что в избу для посиделок врывается иногда целая артель покойников. У всех у них в руках туго свитые жгуты, которыми они беспощадно хлещут парней из чужой деревни и приезжих девиц. Достается и своим девицам, которым… наклоняют голову и хлещут по спине до синяков». Участие в игрище женатых мужиков особенно важно как проявление его прошлой ритуальной значимости и длительной трансформации в народной традиции, участие же в нем парней и приход всей этой ватаги ряженых на посиделки говорит о процессе перехода архаического ритуального действа на молодежную среду. Для понимания общего процесса трансформации ряжения на протяжении истории традиции чрезвычайно важное значение имеет положение в ветлужских селах в начале XX века: «В ряжении принимает участие как молодежь обоего пола, так и пожилые мужики и даже старики; только бабы — мало».

Важнейшим для понимания языческой сущности действа атрибутом являются крепкие жгуты в руках «покойников». При сопоставлении этой формы игрища с похоронной игрой, основное действо которой заключается в ударе тугим жгутом с камнем на конце, а также с аналогичным заключительным действом ритуального отправления к праотцам у югославских цыган выявляются аналогии в сущности основного действа, восходящего к языческому ритуалу отправления в «иной мир». Такие же детали, как переход отправления основного действия языческого ритуала, а также и орудия действия в нем, на самих «покойников», равно как и хлестание инодеревенских, являются следствием переосмыслений и позднейших привнесений в процессе трансформации языческого ритуального действа в драматизированно-игровое. Переход основного действа изжившего себя ритуала с объекта этого действа на молодежную среду и детей — типологическое явление истории традиции.

Очень важные для понимания генетической сущности святочных игрищ в «умруна» сведения содержатся в варианте из «Этнографического бюро» В. Н. Тенишева, введенные в научный оборот С. В. Максимовым, а затем — с существенными уточнениями на основании самого архивного источника их — В. Е. Гусевым. Обернутого в саван ряженого «покойником» вносят в избу. Особенно значительно в этой форме изображения «умруна» то, что туловище его изображал не один, а четверо или даже шестеро парней, один из которых запрокидывал голову вниз, изображая лицо мертвеца. Вошедшие в избу ряженые с «умруном» обращались к хозяевам: «На вашей могиле какого-то покойника нашли, не вашего ли прадедка?» Весьма существенное обстоятельство: изображавший голову «покойника» избирался по жребию. Оно вызывает ассоциации с жеребьевкой при отборе жертв в календарной обрядности языческих славян раннего Средневековья. Оформление же образа «покойника» посредством укутывания нескольких человек одним «саваном» вызывает ассоциации с составленным из нескольких саней или повозок без колес масленичным «поездом» со старухой на передке передних санок, едущим через деревню к масленичной горе и затем скатывающимся с нее, а также и с аналогичным «поездом» из старых телег в весенне-летних ритуальных действах. Все это рождает вопрос: не несут ли эти рудиментарные формы древнего языческого ритуала не только отражение общественного характера ритуального действа, но и того обстоятельства, что языческие «посланцы» отправлялись и в сопровождении свиты? Многообразные проявления такого рода наблюдаются в календарном цикле, и многочисленные аналогии содержатся в похоронной обрядности разных эпох и народов, начиная с Древнего Шумера, где при раскопках вскрыты погребения знатных покойников в сопровождении пышной свиты.

К пониманию генезиса и функционального назначения святочных игр с «покойником» подошел В. И. Чичеров: «С темой смерти связана одна из распространенных игр великорусских святок — игра в покойника… Похоронная тема… сформировалась в связи с представлениями о роли в жизни людей мертвых вообще и предков семьи, в частности… Покойницкие игры закономерно включаются в новогодний цикл обрядов… как действия… по связи с культом предков… направленные на обеспечение благополучия в будущем… Более широкое значение маски мертвеца, чем только новогоднее ряжение, значение этого образа как одного из присущих вообще обрядности Святок — периода конца и начала годового круга времени — подтверждается тем, что включение покойника в обрядовые игры имело место и не на посиделках».

Чрезвычайно важные в этом смысле данные содержатся в материалах архива Русского географического общества, где содержится описание того, как в старину в Вологодской губернии на Святках «молодые робята и девки играли пахомом, имауком и всяко в церковной трапезе». Особенно же существенно следующее: «Иногда, вынув из гроба случавшегося тут покойника, ущемляли в его зубах лучины и ставили его в угол светить». Значимость языческого действа, перешедшего в христианскую обрядовую традицию, проявляется таким образом в существовавшем в давнишнее время разыгрывании драматизированного игрища в храмовой трапезной: как известно, на христианские храмы отчасти перешли функции языческих святилищ.

Сообщение это вызывает постановку вопроса о генезисе и сущности игрищ в «умрана» в нескольких аспектах:

а) по аналогии с похоронными играми, где, в числе прочих действий существовало и обыкновение вынимать покойника из гроба, ставить его светить играющим зажженными свечами или лучинами;

б) по аналогиям в святочных и похоронных играх мотива активного участия покойника как действующего лица в происходящих игрищах. Здесь уместно припомнить такие моменты, как обыкновение сажать покойника за стол во время похоронно-поминальных ритуалов;

в) Вологодская губерния принадлежит к числу тех немногих местностей, где пережитки ритуала проводов в «иной мир» — умерщвление стариков (вывоз в мороз и оставление в сугробе и другие разновидности) зафиксированы как реально существовавший обычай.

Предваряя последующий сравнительный анализ игрищ в умруна с похоронными играми рассмотрением отдельных элементов игрищ с покойницкими мотивами, сразу же заметим: сопоставление игр ряженых с мотивами смерти и похоронных игр приводит к заключению о том, что в них, по существу, фигурируют не покойники, а еще живые люди, играющие активную роль в происходящем вокруг них ритуальном действе. При этом следует отметить противоречивые элементы в самих приемах оформления образа «умруна», свидетельствующие о длительной трансформации игрища в народной традиции, утрате и забвении первоначальной сущности основного действующего лица игрища. Поздние по общему оформлению игрища содержат весьма архаические элементы, способствующие пониманию генетических корней игрища.

Так, вариант игрища, разыгрывавшегося (в отличие от остальных известных нам вариантов) девушками, что свидетельствует о длительном процессе деградации архаического игрища в народной традиции, поскольку наиболее архаические из известных нам вариантов игрищ в «умруна» были сферой действия женатых мужиков, содержит весьма красноречивый заключительный эпизод, который способствует установлению генетических корней игрищ с мотивами смерти. В нем лежащую на скамье или доске девицу, после разыгрывания причитаний и отпевания с зажженными свечами, выносят из избы и роняют в сугроб. Этот вариант игрищ в «покойников» вызывает ассоциации с чрезвычайно архаической формой ряжения — «кулашниками», основное действие в котором — свалить в сугроб ударом мешка, набитого снегом с мерзлым навозом на дне, с одной стороны, и с формой отправления на «тот свет» путем вывоза на санках в поле и оставления там в сугробе. «Кулашники» же, в свою очередь, соотносятся как с ряжением в «умруна», так и с похоронными играми, что будет ясно из анализа его.