Рудная черта - Руслан Мельников

Пучок когтей-ножей с маху обрушился на плоскую поверхность ножен. Не убоясь жгучего серебра, какая-то ловкая тварь изо всех упыриных сил хлестнула гибкой рукой, как плетью с увесистым свинцовым шлепком на конце, как разбойничьим кистенем с шипастой гирькой.

И – разбила. Перебила потрескавшиеся, погрызенные ножны. Футляр для меча, заменявший все это время Всеволоду меч, развалился на куски. Щепа, кожа и посеребренные полосы обивки полетели в стороны. Что-то застряло, наколотое на загнутые когти. Одно лишь бесполезное ременное плетенье осталось в кулаке Всеволода.

Отдернуть руку упырь не успел. Всеволод с маху захлестнул ее размотавшимся ремнем, резко подтянул к себе, достал мечом, срубил нелюдскую длань. А уже вослед за рукой – снес нечисти полчерепа. Открыл, будто крышку от горшка.

Он все же прорубил в плотных рядах изрядную просеку. Оторвавшись от отставших Томаса и Бранко, Всеволод пробился к Федору, неподвижно лежавшему в кровавой луже.

Нет, конечно же, ничем уже не помочь верному десятнику. Мертв Федор! Не испит, но мертв, как камень. Шея – разворочена. Голова – свернута на спину.

Зато меч его…

Ни на миг не прекращая боя, Всеволод подцепил носком сапога клинок погибшего десятника, подбросил в воздух, подхватил… Ну, вот и снова у него по мечу в каждой длани! Вот теперь – раздолье. Эх, размахнись рука, раззудись плечо!

Сквозь безумное исступление боя едва пробивался холодных глас рассудка. И голос этот упрямо твердил Всеволоду одно и то же: все, конец, не устоять больше, не отбиться… Но подхлестнутая отчаянием боевая ярость только нарастала.

Три опытных ратника, противостоявших темным тварям, – обоерукий русский воин, однорукий тевтон и волох с двумя здоровыми руками и одной саблей – могли еще некоторое время драться, под потолок забивая подземные галереи изрубленными белесыми телами. Но это, конечно же, не продлится очень долго… Очень недолго все это продлится.

А значит, перед смертью надобно успеть посечь побольше проклятой нечисти! Чтобы хоть как-то оправдать свою собственную бессмысленную гибель.

– Русич! Назад! На-зад! Ру-сич!

В пылу и горячке боя Всеволод не сразу осознал, что кричат ему. Даже взъярился не на шутку. Стоя над телом Федора, он сейчас тупо и бездумно крошил нечисть. В капусту крошил, двумя руками, окружая себя и мертвого десятника завалом из рубленого черно-белого мяса.

А его кто-то звал, мешал кто-то… Кричал так некстати, под руку.

Отвлекал.

– Все-во-лод!

Брызжа слюной и проклятиями, он все же глянул назад.

Кричал Бранко, кричал Томас. Оба оттесненные далеко, сильно. И немудрено, что оттесненные: от наседавших упырей отбивался сейчас мечом лишь однорукий кастелян. Волох держался сзади, отмахиваясь почему-то не клинком (сабля лежала в ножнах), а поднятым с пола факелом Федора. Факел горел, обжигал тварей. Левой рукой Бранко волочил сифон с горючей смесью.

Зачем? Что задумал волох?

Ага, ясно что…

Томас прикрывает. Бранко кладет сифон на пол и придавливает ногой, подносит пламя к горлышку сосуда, свободной рукой раздвигает меха… Чтоб после сдвинуть – резко, сильно. Пустить струю горючей жидкости. И – горящей притом.

Учинить пожар волох задумал. Запалить греческий огонь и громовой порошок под дверью склепа. Взорвать всю галерею вместе с усыпальницей и алхимической лабораторией. Обрушить своды и завалить дымоходный лаз, используемый нечистью. Замуровать нижний ярус замковых подземелий. Вместе с прорвавшейся сюда нечистью.

И с Эржебетт вместе?..

Отчего-то вдруг тоскливо заныло сердце. Плевать! То – всего лишь никчемное сожаление о недостойном прошлом. О былых ошибках – столь же опасных, сколь и приятных. Но теперь-то все кончено. Любовные чары ушли. Морок рассеян. Обман раскрыт. Глаза прозрели. А на то, что еще осталось… Пле-вать!

Да – и с лидеркой вместе! Сберечь ее… ее кровь уже не удастся. А значит, туда ей и дорога, треклятой деве-твари!

Всеволод в последний раз глянул на Федора. У верного десятника не будет могилы. Зато будет славный погребальный костер. И подземный курган из упыриных тел и обваленных на них сводов будет.

К Томасу и Бранко Всеволод пробился быстро. На пути стояло еще не столь много тварей, чтоб сделать отход вовсе уж невозможным. К тому же с двумя мечами прорубаться назад, от лаборатории, оказалось куда как проще, чем с одним клинком идти к ней, супротив упыриного потока. Маши посильнее обеими руками да вали пошире – от стены до стены, во всю галерею – новую просеку. Только не оскользнись в черной крови. А то ведь она уже повсюду: на полу, на стенах – и с потолка, вон, капает.

Взмах. Еще.

И еще.

Располовинены последние кровопийцы, отделявшие Всеволода от тевтонского кастеляна и волоха.

Правда, за спиной Всеволода только что расчищенный им проход вновь заполнялся новыми тварями, прущими из алхимической лаборатории. Да как заполнялся! Упыри лезли через груды порубленных трупов и через головы идущих впереди.

Будто белесая волна захлестывала подземелье.

И волна эта вот-вот поглотит трех человек, все еще стоящих на ее пути.

Всеволод отступил влево, привалился спиной к шершавой стене. Заорал в голос:

– Жги-и-и!

И…

– И-и-и! – звонкое эхо сквозь вой нечисти.

Пузатый бронзовый сосуд с воздуходувными мехами направлен на толпу упырей. Узкое отверстие сифона сочится горючей смесью.

Бранко держит факел перед сосудом.

Наваливается на меха.

Шипение. Яркий свет…

Тонкая струя жидкого пламени ударила прямо, посередке. Пролетела мимо Всеволода – где-то на уровни груди. С шипением разбилась о накатывающуюся белесую волну. Полоснула по передним рядам. И тут же опала, обозначив на полу извилистую огненную линию с частым крапом догорающих капель.

Дым… вонь жженой плоти иного мира. А визг горящей нечисти в закрытом пространстве за малым не рвет барабанные перепонки.

Увы, огонь не пробил сплошную стену упыриных тел, не достал, куда потребно. Колыхнувшийся белесый вал, правда, вспыхнул. Потрескался, развалился. Из передних рядов пламя перекинулось на задние, заплясало в лужах черной крови, лизнуло порубленные тела. И все же, огонь продвигался в глубь галереи слишком медленно. И слишком мало его все же было.

А алхимическая лаборатория извергала новых упырей. Нечисть все напирала и напирала сзади, и, будто живой гигантской кочергой, сдвигала, оттесняла разгорающийся костер. Выпихивала, выдавливала его на трех человек в противоположном конце галереи.

Несколько горящих фигур выбежали вперед – подвывая, размахивая руками – словно языческие духи огня. Напали… Попытались напасть.