Ричард Длинные Руки. В западне - Гай Юлий Орловский
Шрифт:
Интервал:
Но там потому, что есть дела поинтереснее, есть учеба, работа, творчество, карьера, а здесь от безделья вынужденно усложняют такую простую вещь, потому что человеку препятствия необходимы…
Граф Мальгерт некоторое время сопровождал меня, но у нас этикет понимается иначе, незаметно отстал и пошел заниматься делами. Я видел, как вдали встретил Альбрехта, поговорил, Альбрехт кивнул и пошел к нам с принцессой.
Я к этому времени уже обременился толпой, за нами с почтительным видом следуют не меньше дюжины, то ли самых знатных, то ли достаточно смелых, чтобы заявить о таком праве, но перед Альбрехтом расступились, кланяясь тоже с почтением, но на миллиметр недокланиваясь, чтобы не перепоклониться, как можно с императором.
Альбрехт кивнул молча, некоторое время сопровождал нас, наконец поинтересовался:
– А что за бал-маскарад? Мальгерт ничего не перепутал? Снова танцы?..
– Здесь хорошие танцы, – возразил я. – Медленные, степенные, каждое движение просчитано! Никакой сбивающей с толку импровизации, все державно и солидно, это же дворец, а не балаган.
Принцесса вздохнула, то ли одобряя, что да, дворец это не балаган, то ли недовольная таким вольным сравнением.
– Танцы для тугодумов? – уточнил он.
Я пояснил:
– Всегда успеешь сообразить, куда двинуть ногой… Замедленная в восемнадцать раз лезгинка.
– Ваше величество?
– Там тоже партнеры не отрывают один от другого взглядов, – пояснил я. – И не прикасаются один к другому. Двигаются, правда, несколько… живее. А здесь не танцы, а просто сказка.
Я кивнул на участок двора, мимо которого проходим, с двух сторон доносится слаженная музыка, несколько пар танцуют очень медленно, глядя друг на друга застывшими, как и принято, глазами, эмоции выказывают только простолюдины, двигаются только ноги, да иногда руки очень неспешно протягиваются навстречу друг другу, чуть-чуть прикасаются кончиками пальцев, а то и не касаются, а только обозначают прикосновение, целомудренные, дескать, и снова партнеры с поклонами отступают, медленно поворачиваются, как фарфоровые фигурки на часах.
Свет льется от фонарей и развешанных даже во дворе люстр золотой, чувственный, но в этих танцах для высшего круга каждое движение строго регламентировано, словно не танец, а дипломатические переговоры на высшем уровне.
Я оглянулся на принцессу, идет за мной неотступно, на лице страх и надежда сменяются так часто, что захотелось остановиться, обнять, успокоить, но как такой человеческий жест истолкует высший свет, который я просто обязан приручить?
Она ответила таким надменным взглядом, словно смотрит с горы на копошащуюся у подножия в грязи грязную свинью. Я нахмурился и пошествовал императорски дальше, хотя и мелькнула мысль, что это защитная реакция испуганного зверька, надо бы в самом деле проявить как бы тепло, но, с другой стороны, могла бы и не задираться. Императора может обидеть каждый.
Альбрехт пошел рядом, сказал тихонько:
– Сэр Ричард, почему-то мне чудится…
– Креститесь, – огрызнулся я, – хотя мы и в языческом мире!
– Но вы оттягиваете встречу с императором Германом, признайтесь? В оружейную можно было бы и не заглядывать. Не дело императора…
– А право на причуду?
– Не сейчас, – ответил он вежливо, но с твердостью. – Трусите?
– Так выглядит? – спросил я надменно, покосился на принцессу, ее чем-то отвлекли придворные, сказал шепотом: – Если честно, то да, оттягиваю.
– Впервые за вами такое, – заметил он.
– Таился лучше, – пояснил я, – а теперь уже сил нет, все страхи лезут. Чем выше уровень власти, тем страшнее ошибки.
– Так не ошибайтесь.
– Непогрешим только Господь, – напомнил я. – Как принято считать, хотя кто знает, мы же видим только окончательный вариант… Ладно-ладно, дойдем вон до фонаря, и сразу обратно. В Маркус и к Герману!
Краем глаза видел, как встрепенулась принцесса, услышав имя деда, Альбрехт тоже заметил, взглянул с сочувствием.
Лестницы во дворце не просто лестницы, а некое концертное произведение искусства, там постоянно дефилируют взад-вперед роскошные женщины, демонстрируя платья, прически и себя в самом выгодном свете. Причем поднимаются где-то по другой лестнице, а сходят красиво и царственно именно по этой, самой праздничной, самой освещенной и богато украшенной.
Огромные люстры с блестящими кристалликами создают еще более праздничный настрой, а мягкая фривольная музыка усиливает и игривое настроение, и поощряет на всякие вольности и непотребности, которые вообще-то потребности, но признают их через несколько столетий.
Альбрехт пробормотал:
– А вообще-то хорошо живут… Если вот так, непредвзято.
– А мы предвзяты? – спросил я.
– Еще как, – заверил он и, видя мое лицо, уточнил: – В лучшем смысле слова. Так что придется не просто трудно, а очень трудно. Местные нас не поймут. Да и наши начнут потихоньку распускать мышцы…
– А подвиги? – напомнил я.
Он вздохнул.
– Да, без подвигов какая жизнь?.. Но если вот между ними, между подвигами, то вполне, вполне и для наших. Так многие скажут.
Он бросил косой взгляд на длинную стену. В нишах рыцарские доспехи в полный рост и с опущенными забралами, не определишь сразу, есть внутри кто или нет. Все доспехи вроде бы из разных эпох, но различия не так уж. Ощущение такое, что не из разных времен, а из разных мастерских, соперничающих в искусстве выделки.
Стена напротив отдана под оружие, тоже из одной эпохи, растянувшейся на пять тысяч лет. И слишком замысловатое, чтобы таким вооружали армию. Возможно, это трофейное, отобранное у знатных полководцев противника, но, скорее всего, изделие собственных мастерских императорского двора, создающих такие вещи для украшения.
У лестницы двое гвардейцев из нашей армии отдали салют, оба уставились на принцессу. Один сказал в изумлении:
– Сэр Ричард, а что делает с вами этот ребенок?
– Восхотела в монастырь идти, – пояснил я, – вот и показываю прелести жизни, от которых отказывается.
– Ой, – сказал он с опаской, – вы только не все показывайте, ваше величество!.. Даже мне бывает стыдно, а я что только не видел!
Принцесса взглянула на меня с опасливым интересом ребенка, которому и хочется поиграть с огнем, таким красивым, но против которого предупреждали родители, и понятным колебанием мотылька, который тоже слыхал, что к соблазнительно жаркому свету лучше не приближаться.
На выходе из зала стражники стукнули в пол тупыми концами копий, тоже уставились на принцессу, но ничего не спросили, но на ступеньках во двор попался Чекард, вытаращил глаза:
– Сэр Ричард, а что делает с вами этот ребенок?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!