Супервольф - Михаил Ишков

К универмагу, возле которого я проходил, он отнесся с возмущением мелкого лавочника — понастроили тут, давят ценами, не дают людям вздохнуть свободно. Уловив его настрой, я тут же свернул в магазин. Потолкался на первом этаже, поднялся на второй. Ради смеха полюбовался на женское белье — не сделать ли вызывающе буржуазный подарок своей пролетарской подруге? Лучше духи. В парфюмерном отделе присмотрел коробочку — пусть только Ханни попробует пренебречь чудом французской парфюмерии!

Господин Кёпенник пристроился рядом и, чтобы не ударить лицом в грязь, тоже попросил показать ему товар. Он указал на самый дорогой флакон. Продавщица подала коробку. Господин Кепенник открыл ее, достал малюсенькую склянку. От нее несло жасмином, я этот запах ненавижу. Я попросил завернуть выбранные мною духи и в тот момент, когда господин Кёпенник собрался вернуть молоденькой продавщице жасминовую пакость, мысленно дал установку. Тот, против собственной воли, еще не до конца осознав случившееся, на вопросительный взгляд продавщицы ответил коротко и ясно.

— Беру!

Надо было видеть его остекленевшие глаза, судорожные движения пальцев, пробежавшие по тощему бумажнику.

Выложить за французскую дрянь месячный оклад?!

Набиравший за моей спиной обороты скандал меня уже не занимал. Выложил ли господин Кёпенник денежки или отговорился, было неинтересно. В любом случае он потерял объект наблюдения, так что бесам было за что ополчиться на меня.

Поразил меня и господин Цельмейстер. Он встретил меня в холле гостиницы, со всей возможной деликатностью отвел в бар и завел доверительный разговор о том, что наше сотрудничество уже не дает «удовлетворения ни одной из сторон». Он готов пойти мне навстречу и разорвать контракт, который все эти годы сытно кормил его.

Его покладистость граничила с чудом. На такой фортель не был способен даже Вольф Мессинг, а вот служба безопасности берлинской полиции вполне овладела искусством убеждать людей поступать так, как того требовали «интересы Германии».

Вилли Вайскруфт так и заявил.

— Для блага родины можно и доходом поступиться.

Он явился ко мне в номер с предупреждением, что нам с Ханной со дня на день поступит вызов в Эйслебен. Вилли предупредил, появляться там опасно, особенно Ханне. Вопрос о ее аресте решен — юнгфронтовцы показали, что она была в курсе.

— Это серьезная улика, Вольфи. Здесь даже я ничего не могу поделать. Судейские вцепятся в нее так, что не отвертишься. Ханне надо немедленно скрыться, а не прятаться на конспиративной квартире, где каждый сосед считает своим долгом настучать в полицию.

Я не выдержал.

— Чего ты хочешь, Вилли? Чего добиваешься? Зачем пристроился к нам и не даешь прохода? Зачем изображаешь благодетеля, предупреждающего о неминуемой опасности. С какой стати, Вилли?

Он даже бровью не повел.

— Дружище, ты так ничего и не понял? Я был с тобой предельно откровенен и когда говорил насчет влиятельных друзей и когда высказал желание работать с тобой в паре, и когда упомянул господина из Мюнхена, которого ты предупредил о железнодорожной катастрофе. Я слыхал, господин Цельмейстер готов разорвать контракт, не так ли?.. У меня деловое предложение — твоим импресарио должен стать я, Вилли Вайскруфт. К сожалению, дружище, у тебя нет выбора. Мы споемся, Вольфи, мы очень хорошо споемся. У тебя будут деньги, много денег, не в пример Цельмейстеру мы будем делить доходы пополам. Перспективы самые обнадеживающие. Ты будешь вращаться в высших кругах и не только на родине.

— И заодно выуживать сведения, которые помогут Германии встать на ноги?

Вайскруфт вздохнул.

— Ты опять неверно толкуешь мои мысли. Я же говорю, при правильной постановке дела, мы очень быстро станем миллионерами. Теперь, что касается упомянутых тобой сведений. Кто посмеет указать миллионеру, не важно, какого он происхождения — еврейского или гойского — как поступать? Кто посмеет тронуть его? Тебя возмущает такого рода несправедливость? Меня тоже. Вывод — надо стать миллионером. Ты скажешь, это цинизм. Ты скажешь, с цинизмом надо бороться всеми доступными средствами. Ты скажешь — я с теми, кто решил опрокинуть этот мир, пропитанный цинизмом, несправедливостью, презрением к слабым и почитанием золотого тельца, и построить новый, в котором кто был ничем, станет всем. Ты на стороне тех, кто взялся установить рай на земле, где все вырядятся в белые одежды. У тебя перед глазами неопровержимый пример — героически погибший Шуббель. Если ты полагаешь, что судьба Германии связана с такими людьми как Шуббель, ты ошибаешься. Их одежды не так белы, как тебе это представляется.

— Не слишком ли, Вайскруфт? О мертвых либо хорошо, либо ничего.

— Если ты имеешь в виду конкретного Шуббеля, приношу извинения, но это не отменяет факта, что Гюнтер и подобные ему — пешки в руках его руководителей, а его руководители — пешки в руках Москвы. Если это не предательство, что это?.. Это тоже факт, Мессинг, и от него не отвертишься. Все эти Тельманы, Пики, Ульбрихты, Рейнхарды добровольно приняли на себя роль марионеток. Их дергает за веревочки сидящий в Берлине кремлевский комиссар, товарищ Радек. Именно он и погоняет кнутом наших доморощенных красных.

Он встал, подошел к окну.

— Это что касается фактов. Теперь о нас с тобой. По мне коммунисты, империалисты, националисты — все едино. Пока я, Вили Вайскруфт, не вижу личности, которая могла бы указать верный путь. Значит, самое время подумать о себе.

Он склонился надо мной, заглянул в глаза.

— Я знаю, ты любишь деньги. Я видел, как ты разглядывал драгоценные камни, как горели твои глаза. Какой из тебя революционер! Ты вполне нормальный необычный человек. Твой дар — твое бремя и в то же время твой шанс. Соблазненный всякого рода демагогами, ты решил принести его в жертву мировой революции, а я предлагаю сделать его радостью, воспроизводящей радость. В этом нет ничего плохого, Вольфи, купаться в благополучии, в славе. Более того, насколько я догадываюсь, ты хочешь учиться? Учись! Мы зафиксируем этот пункт в контракте. Я готов подписаться под любым параграфом, который позволит тебе делать то, что ты захочешь.

— А Ханни?

— Вместе с Ханни. Ты любишь эту девушку, она достойная пара. Мне она тоже нравится, у нее здоровая народная натура, а политическая блажь скоро пройдет. Развеется, как дым. Ты подари ей самое лучшее нижнее белье, преподнеси французские духи и очень скоро она уже не сможет отказаться ни от пеньюара, ни от шелковых трусиков.…

— Ты пытался изнасиловать ее.

— Это она сказала?

— Да.

— А она не сказала, что сама отдалась мне?

— Ты врешь!!

— Как только вы встретитесь, спроси, так ли недоступна она была, пока ты был на гастролях.

— Это подло.

— Что? Желание снять напряжение? Я ответил откровенно. Убедись, что я лгу, спроси Ханни. Еще раз заявляю — в отношении твоей женщины у меня нет никаких задних мыслей. Этот пункт мы тоже можем отразить в контракте.