Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий

Сёмгу продавали преимущественно осенью, на Покровской ярмарке, в селе Кузомень, приезжим купцам или местным судовладельцам, а те затем везли морем в Архангельск и Москву. А в Архангельске к бочкам с сёмгой выстраивалась целая очередь иноземных купцов. Везти за море русским купцам было нечем. На карбасе далеко не уйдёшь, да и в портах иноземных к поморам относились скверно.

— Что ж, коли так... Сделаем! — ответил Демид.

Алексашка невольно покачал головой и сказал сам себе: «Учись, отрок!» Отец опять применил испытанный приём — назвал Епифанова по имени-отчеству. И подействовало! Да ещё как. Юровщик заметушился, вскоре рыбаки накрыли стол, и ромша вместе с гостями уселась ужинать. Стол был немалый, так что все поместились, а когда перешли на сбитень, потекла беседа — неспешная, обстоятельная. За крохотным оконцем кружила темень вместе с метелью, которая пришла с моря. Матушка Зима мела по сусекам, очищая их от остатков снега, чтобы со спокойной душой отправиться отдыхать до своего нового срока.

Юрек петлял по узким улочкам Белграда, чтобы убедиться, не идут ли по его стопам ищейки Гусейн-паши. Конечно, сам комендант не имел к нему никаких претензий, — они расстались едва не друзьями — но у Гусейна-паши был подчинённый, асесбаши, начальник ночной стражи, шпионы которого шныряли по улицам города с вечера и до самого утра. Ведь всем известно, что сети заговоров обычно плетутся в ночное время.

У асесбаши было много задач. И первая из них — обеспечение порядка в тёмное время суток. Улицы погружаются в темноту, и для предотвращения ночных беспорядков всем без исключения запрещалось ходить по городу после захода солнца. Это правило отменялось лишь в месяц Рамадан. Впрочем, по ночным улицам ходить всё же разрешалось, но с одним непременным условием: прохожий, чаще всего турок, должен нести с собою зажжённый фонарь, что, однако, делалось не всегда. В обязанность агентов асесбаши входило задержание нарушителей этого правила.

Их не препровождали в тюрьму до рассвета и даже не избивали палками, а всего лишь передавали в распоряжение владельцев хамамов, на которых задержанные и работали до полудня. Но Юреку не улыбалась перспектива подносить дрова к печи, нагревающей баню. Работа была тяжёлой и грязной, поэтому правонарушителей, которых отпускали на волю при свете дня, прохожие безошибочно распознавали по пыльной и запачканной одежде. Их называли «люди от печи», и эта кличка подразумевала дополнительные значения — «хулиганы», «воришки», «плуты» и тому подобное. А Ежи Кульчицкому, солидному негоцианту «Восточной Торговой Компании», совсем негоже было попадать в разряд изгоев.

За порядком в Белграде следил ещё и мухзир-ага со своими людьми. Это был офицер, командующий ортой янычар и выполнявший, в отличие от прочих командиров, функции совершенно особого рода. Его подчинённые задерживали и наказывали янычар в случае правонарушений и преступлений. Но в сети агентов мухзир-аги нередко попадали и мирные обыватели, у которых не грех было изъять кошелёк с акче или дукатами. Если нарушитель спокойствия не имел, чем откупиться, то его ждала незавидная участь — полсотни ударов палками по пяткам.

Но Юрек в какой-то мере был спокоен по части нарушения городского распорядка — как раз наступил месяц Рамадан, и ночные улицы Белграда полнились народом. Все отдыхали после дневной жары. Одни прохаживались, наслаждаясь свободой, прохладой и свежим ветерком, который тянул от Дуная, другие сидели в кахвехане и вели неторопливые беседы за чашкой кофе о своём житье-бытье, третьи (большей частью старики) покуривали трубки, сидя на камне или на скамейке у ворот собственного дома, а молодёжь летала беспокойными воробьиными стайками с одной улицы на другую.

Впрочем, юнцы вряд ли могли долго торчать на одном месте; горячая молодая кровь бурлила в жилах, требуя развлечений и приключений, которых молодёжь была лишена почти весь год. Что ни говори, а вечером и ночью, когда человека никто не видит, он становится гораздо раскованней, и какая-нибудь глупость, которая в светлое время суток ему даже не пришла бы в голову, в темноте кажется невинной шалостью, и какой-нибудь шалопай, в особенности юный, пускается во все тяжкие.

Юрек нёс план крепости Калемегдан, зашитый в полу камзола, по указанному Младеном Анастасиевичем адресу. Сербский купец ещё вчера предусмотрительно уехал из Белграда; а ну как Юрека схватят шпионы асесбаши и он не выдержит допроса с пристрастием? Уж что-что, а допрашивать османы умели; у палачей Гусейн-паши даже немой заговорит. Тогда Младену Анастасиевичу придёт каюк. Тем более что на «Восточную Торговую Компанию» уже начали коситься менее удачливые турецкие купцы-конкуренты, а значит, и донос визирю не за горами. Османам не хватало только фактов, но если схватят Юрека и обнаружат в его одежде план Калемегдана с расположением орудий и арсеналов, то этого будет вполне достаточно, чтобы детище Иоганна Иоахима Бехера, основателя компании, приказало долго жить, тем самым очистив поле деятельности для мусульманских купцов.

Кульчицкий направлялся в «Три шешира»[45]. Это был небольшой и очень древний караван-сарай; так называли его османы, а сербы именовали заведение по старинке — постоялым двором. Его построил Стефан Лазаревич — сначала князь, а потом деспот[46] Сербии, который жил в конце XIV — начале XV века. При нём Белград процветал. В те далёкие времена он состоял из двух частей — крепости и посада, где находились большая церковь митрополита. Постоялый двор для иноземцев «Три шешира» тоже был построен всё тем же Стефаном Лазаревичем.

Коротая скучные зимние вечера, Юрек пристрастился к чтению, чтобы лучше усвоить сербский язык. На одном из книжных развалов он наткнулся на книгу сербского летописца Константина Философа, который описал Белград времён Стефана Лазаревича. Летописец поведал о том, как деспот воздвиг на берегах двух рек, на холме, величественный город. Построил он и пристань на Дунае, подход к которой перекрывался цепью, закреплённой между двумя башнями, и церковь Святого Николая, при которой имелась больница, где лечили всех, невзирая на звание и положение в обществе. Были сооружены армейские конюшни, похожие на дворцы (Стефан Лазаревич очень любил лошадей), ремесленные мастерские и здания для судовых команд и свиты, а также возведён ещё один дворец — для сестры деспота.

Правитель Сербии окружил город двойными стенами и крепостными рвами, а в Верхнем городе, на развалинах византийского дворца, построил замок с сильно укреплёнными стенами, глубоким рвом и подъёмным мостом. Внутри замка размещались двор и две башни — Небойша[47] и Бойша[48], а также дома аристократии, часовня, библиотека и казна. Несколько позже замок превратился в мощную крепость и получил от турок своё название — Калемегдан.