Нейронный трип - Виталий Вавикин

– Без интеграции нейронных программ проект бесполезен, – сказал Торш. На то, что прием а-лиса вызывает привыкание, ему было плевать. Плевать ему было и на оправдания. Он просто пришел однажды и сказал, что если центр не добьется результатов к концу месяца, то проект закроют.

Ситна принял известие как неизбежное. Если честно, то он сдался за пару месяцев до печальной новости. Азарт и желание выделиться прошли. Осталось лишь любопытство. «Тем более что от одного раза зависимость не возникнет», – сказал себе Ситна, запивая минералкой свою первую и последнюю в жизни пилюлю а-лиса.

В первые секунды ничего не происходило, и Ситна решил, что неправильно настроил нейронный модулятор, поднялся с дивана, шагнул к столу и в этот момент понял, что ни стола, ни кабинета уже нет. Нет и воспоминаний, как он оказался здесь. Лишь настоящее. Без прошлого. Без будущего. Вокруг лес. Под ногами песчаная дорога – струится, извивается, разрезая зеленую траву, ползет сквозь заросли вдаль. И нужно идти по ней – это единственное, что понимает Ситна. Но его одиночество длится недолго.

Женщина. До тридцати. Высокая. Властная. Она появляется на его пути, знакомится с ним, говорит, что дальше они пойдут вместе. Ситна не против, но женщина не нравится ему. Что-то не так с ней. Особенно ее общение. В нем нет постоянства, словно ее устами говорят десятки личностей. И личности эти начинают менять женщину сильнее и сильнее. Менять не только ее общение. Ситна замечает, что меняются ее мимика, тембр голоса. Потом начинает меняться рост, формы.

Ситна напуган, но старается не выдать этого, потому что верит – пока он притворяется, что ничего не замечает, ему ничего не грозит. Продолжает он притворяться, даже когда начинает меняться лицо женщины. С ним разговаривает негритянка, азиатка, европейка… старуха, ребенок, школьница, женщина средних лет… Ситна старается смотреть куда угодно, только не на эти лица. Пусть лучше будут вековые деревья, подпирающие небо, между которых петляет дорога. Но деревья расступаются, и дорога упирается в навесной мост, соединяющий каменные края беззубой пропасти.

Мост закрыт – дорогу преграждает железная кованая дверь, а ключ от нее висит на шее идущей рядом с Ситной женщины. Она улыбается и вставляет ключ в замочную скважину. Ситна слышит, как скрипят старые механизмы. Дверь открывается, но за ней вместо подвесного моста сияет белизной кристально чистый мир. Мир совершенства, где нет места ни одному изъяну. Спутница Ситны проходит в дверь. Белый свет обволакивает ее, пронзает своим совершенством. Женщина оборачивается, ждет Ситну, но он не двигается.

– Не бойся, – говорит она.

Ее кожа становится черной, а в руках появляется длинный кнут, у которого нет конца. Этот кнут притягивает к себе взгляд Ситны, завораживает.

– Разве удобно им пользоваться? – спрашивает он женщину.

– Нет, неудобно, – соглашается она. – Но ты даже представить не можешь, как далеко этот кнут способен дотянуться…

– Мне казалось, ты говорил, что никогда не принимал а-лис, – сказала Глори, когда обещанная история Ситны подошла к концу.

– А мне казалось, тебе нужен материал для новой статьи, – парировал Ситна.

Они открыли третью бутылку вина. Глори распечатала вторую пачку сигарет. Нетрезвый разговор как-то хаотично перебегал от нейронных программ к правительственным заговорам, которые Ситна настырно отвергал даже в сильном подпитии.

– Но если это не заговор, тогда что, черт возьми?! – начала злиться Глори.

– Просто история, – пожал плечами Ситна.

– К черту просто историю!

– Но ты хочешь написать об этом.

– С чего ты взял?

– История увлекла тебя. Ты больше не говоришь о Чипере и несостоявшейся беременности. Ты хочешь написать о том, что я рассказал.

– Думаю, я лучше напишу о том, как вышло так, что знаменитый врач начал использовать ролевые нейронные программы со сменой пола.

– Знаменитый? – Ситна криво улыбнулся. – Не знаю никого, кто бы соответствовал этому описанию.

– Думаешь, никто не купит эту историю? Хочешь поспорить?

– Думаю, что при желании можно продать все что угодно. Но вот будет ли эта история пользоваться спросом? Нет.

– Все лучше, чем ничего.

– Так ты считаешь, что история об агенте и испытаниях а-лиса ничего не стоит?

– Боюсь, сейчас невозможно найти концов. К тому же одно дело – писать о наркоманах, как Чипер, а другое дело – пытаться схватить правительство за яйца.

– Ты испугалась? – на лице Ситны появилась широкая улыбка, словно страх Глори был всем, чего он хотел добиться в этот вечер.

– Я разочарована, – скривилась Глори.

– Значит, никаких историй?

– Нет.

– А если я назову тебе адрес агента Торша?

– Что?

– Правда, он уже не агент…

– Ты знаешь его адрес?

– Кажется, ты решила взяться за историю? – Ситна улыбался так широко и так глумливо, что Глори с трудом сдержалась, чтобы не швырнуть в него початой бутылкой вина.

– Вы редкий сукин сын, доктор Ситна, – прошипела она сквозь зубы, пересаживаясь к нему на колени. – Но я рада, что мы друзья.

Жену бывшего агента Торша звали Монна, и когда Глори встретилась с ней, то Монна приняла ее за молодую любовницу мужа – открыла дверь, долго смотрела на Глори, затем кивнула, предлагая войти.

– Ты выглядишь моложе, чем его прежняя, – сказала Монна, между делом предлагая гостье чашку кофе.

– Да, кофе будет нелишним, – сказала Глори, затем осторожно спросила, можно ли закурить сигарету.

– А мой бывший знает, что ты куришь?

– Ему не нравятся курящие женщины?

– Ему все не нравится, – кисло сказала Монна.

Она села напротив Глори. Приготовленное кофе было горячим и отвратительным на вкус.

– Оно что, без кофеина? – растерялась Глори.

– Когда тебе будет за пятьдесят, поймешь.

– Надеюсь, что нет.

– И мой бывший тоже надеется. – Монна в очередной раз окинула Глори оценивающим взглядом. – Скажи, он уже рассказал тебе, что работал правительственным агентом?

– В первый же вечер, – соврала Глори.

– Хотел удивить?

– Что?

– Произвести впечатление.

– Наверное.

– В последние годы он это любит. – Монна заговорщически подалась вперед. – Хочешь, дам тебе совет? Забудь его и найди себе кого-нибудь по возрасту.

– Почему?

– Потому что после того, как потерял работу, Доран ни с кем не живет больше года.