Долги Нейтралов. Том 1 - Дмитрий Янтарный

— Ты ведь меня потом защищала, — продолжал Сареф, — почему? Ты передумала? Или ты всё это подстроила заранее? Заранее составила обещание так, чтобы провести сюда айоновцев — и потом вышвырнуть их отсюда, не нарушая слова.

— Я, действительно, специально составила обещание именно так, — кивнула Аола, — но, поверь, Сареф, свобода от Адейро тогда для меня стояла на десятом месте. Тут было куда более… личное. Для меня.

— Но… тогда почему? Объясни, пожалуйста, дай мне хотя бы попробовать тебя понять! — взмолился Сареф.

Аола ответила не сразу. Сначала она молчала почти две минуты. Потом неосознанно хотела положить ладонь Сарефу на колено, но, словно уловив его предостерегающий взгляд, убрала руку.

— Вот поэтому я это сделала Сареф. Потому что ты до сих пор считаешь меня чужим человеком. И всё это из-за них.

Снова минутная пауза. И, наконец, глубоко вздохнув, Аола продолжила:

— Ты не представляешь, Сареф, какой это было для меня пыткой. Видеть, как тебя растят — и не иметь права вмешаться. Видеть, как эта рыжеволосая тварь издевается над тобой, как хочет — и притворяться, что этого не происходит. Видеть, как глава клана каждый день переламывает тебя — и не иметь возможности на это повлиять. Я знаю, ты считал меня и Месса бездушными тварями, которым нет дела до собственного ребёнка. И ведь штука в том, что Адейро так и хотел. И твоё пятнадцатилетие… это было самое горькое, сынок. Видеть, как ты с восторгом слушаешь Адейро о том, сколько пользы теперь будешь приносить… и как ты жадно желаешь хотя бы каплю хорошего и уважительного отношения. Хотя бы каплю того, что эта тварь Джайна всегда получала столько, сколько хотела. Её, конечно, можно пожалеть, ведь она была наполовину сиротой при мёртвой матери… но Адейро своими манипуляциями сделал тебя сиротой при живых родителях.

Эти слова словно стали для Сарефа пощёчиной. Именно так… именно так называлось одно из проклятых достижений, которые ему потом пришлось из себя вычищать, чтобы забыть об этом.

— И это всё из-за них, — с яростью прошептала Аола, — из-за наводки клана Айон я была вынуждена бездействовать все девятнадцать лет! С тех пор, как я перестала кормить тебя грудью — на следующий день тебя унесли, пристроили к этой няньке и запретили мне приближаться к тебе и разговаривать с тобой. Так что да, Сареф. С одной стороны — это была моя личная им месть. За все девятнадцать лет, страданий, унижений… и моих, и твоих, я избила эту тварь, унизила, отправила в затяжной полёт по землям нашего клана. И разбила ему все его игрушки, ибо знала, что после этого его внесут в список смертников. И, судя по тому, что его отправили искать тебя в пустыни орков, он на самом деле получил задание смертника. И он сдох… и ты даже не представляешь, как я этому рада.

— Но и это не всё, сынок, — Аола посмотрела на Сарефа полными слёз глазами, — я девятнадцать лет не имела возможности вступиться за тебя. Всю свою жизнь ты был лишён чувства защиты родителей, которое имеет всякий нормальный ребёнок. И потому, — она, не выдержав, всхлипнула, — хотя бы сейчас… хотя бы единственный раз в своей жизни… я хотела показать тебе, сынок, что я всегда любила тебя. Я всегда буду любить тебя — и всегда буду защищать. Всегда. Даже от клана Айон. Даже если на тебя объявит охоту сама Система — чтобы получить тебя, ей придётся перешагнуть через мой труп.

Аола снова спрятала лицо в ладонях. И прошептала:

— Я пойму, если ты не простишь меня, сынок. И даже если ты сейчас назовёшь меня предательницей и уйдёшь — я буду молиться Системе, чтобы ты, если у тебя будут собственные дети, никогда не пережил то, что пережила я. Потому что я не знаю, что в этом мире может заставить испытать боль сильнее этой.

А Сареф не знал, что на это сказать. Конечно, он тут же выстроил свою теорию на этот счёт, но исключительно, чтобы позлить Бэйзина, который почти сумел его победить. А тут…

Что ж, наверное, подобное следовало понять с самого начала. Что его мать — тоже живой человек. Что у неё тоже есть чувства, мечты… и что она точно так же не прощает обиды и готова при удобном случае отомстить за себя. А то, что она так рисковала при этом его свободой… Ну что ж, всегда стоит помнить, что и Сареф, и его мать — уроженцы кланов. А это значит, играть по-крупному и ставить на кон всё — у них в крови.

— Не нужно, мама, — мягко сказал Сареф, — не плачь. Всё ведь кончилось хорошо.

— Ты не должен меня утешать, Сареф, — тихо сказала Аола, — я же твоя мама. Я всё вижу по твоему лицу. Я знаю, что ты растерян и ошеломлён. Я знаю, что ты не ожидал такого от своей матери — и правильно делал, нормальные матери так не делают! Но… я не нормальная мать, Сареф. Я мать, которая день за днём, месяц за месяцем, год за годом вынуждена была бесправной подстилкой наблюдать, как из её сына лепят удобную и покорную прислугу. И я не могла этого оставить, Сареф. Я не могла просто смириться с этой злобой, этой яростью, этой ненавистью, что душили меня 19 лет — и до сих пор никуда не делись. Я либо смогла бы отомстить — и хотя бы раз показать тебе, что готова защищать от чего угодно, либо умерла бы, защищая тебя, своего сына. Но продолжаться ТАК больше не могло. Я знаю, что ты пока не понимаешь этого, Сареф. Но, надеюсь, однажды поймёшь.

Сареф не знал, что на это ответить. Действительно, тут не получится притвориться, что всё в порядке и ничего не было — мама это моментально поймёт.

— Я постараюсь это обдумать, — честно сказал, наконец, Сареф, — я… попытаюсь это понять.

— Большего я от тебя и не прошу, сынок, — кивнула Аола, — мне ещё саму себя надо простить за то, что я подвела тебя под такой чудовищный риск. Я думала, после этого мне станет хотя бы немного легче… наивная. По итогу я лишь заменила одну боль на другую.

— Тебе не нужно себя корить, — твёрдо сказал Сареф, — с точки зрения политики ты всё разыграла идеально. Разумом я это понимаю, не дураком вырос, хотя Адейро и прилагал к этому все усилия. А, значит, однажды сумею принять это и сердцем.

После этих слов он прижался к матери — и та обняла его в ответ. Не очень слабо, и не очень сильно. Именно так, как надо.

— А как же глава Гидеон? Он же… знает? — спросил Сареф.

— Естественно, — хмыкнула Аола, — после того, как сюда явился Ильмаррион — и я лично отвесила ему оплеуху за все наши страдания и унижения — папа медленно, но верно начал проводить расследование. Линду он, кстати, шмонал долго. Мне даже было чуточку стыдно перед ней. Самую чуточку. Ну а потом… методом исключений он неизбежно вышел на меня.

— И… что?

— Ну, мне пришлось много выслушать по поводу того, что я подвела клан под огромное количество рисков, и что я соврала ему… а потом попенял мне, что я не рассказала ему о своём плане, и он не смог лично посмотреть, как самодовольный айоновский выродок с истошными воплями летит через половину земель нашего клана.

— Что, вот так и сказал? — изумился Сареф.

— Ну да, — хмыкнула Аола, — а так… он же мой папа. Так что, конечно, он меня простил. Хотя то, что ты пришёл сюда и выказал ему своё доверие, значительно исправит наши отношения. Ну так что? Останешься хотя бы на одну ночь?