Книга Греха - Платон Беседин

Для создания сорта пшеницы, устойчивой к засухе, использовался ген скорпиона.

Для создания морозоустойчивого помидора, в его ДНК встроен ген североамериканской морской камбалы.

Для создания ГМ риса, использовался ген человеческой печени.

Для создания ГМ картофеля, который не ест колорадский жук, использовался ген некоторых почвенных бактерий.

Я стал похож на мутанта. Возможно, я слишком много ем. Или ем не те гены.

Доедаю лапшу и размораживаю овощи быстрого приготовления, пережёвывая безвкусное огромное яблоко, похожее на блестящий красный мяч.

В ту ночь, когда я решил убить Юлю, мне казалось, что всё закончится. Оборвётся моё безумное и безответственное путешествие за наполнителями, за этим Святым Граалем против апатии и пустоты.

Теперь я не могу спать. Просыпаюсь по ночам, с привкусом крови во рту, и больше не засыпаю. Не помогает ни снотворное, ни алкоголь. Я беспрерывно думаю о Юле. О её трупе с изрезанной промежностью. Но ещё чаще мои мысли об убийце. Он где-то рядом. Тот, кто исполнил моё намерение.

Ближе к полуночи мне звонит Яблоков. Предлагает встретиться. Его предложение в приказном тоне. Он заканчивает телефонный разговор словами:

— Выходите по звонку!

К его появлению я успеваю пропустить две порции водки с томатным соком в одном из круглосуточных баров. Наконец, условленный звонок.

Яблоков машет мне рукой из окна чёрного джипа. Я усаживаюсь на заднее сиденье, рядом с ним. Авто мягко трогается с места.

На переднем сиденье, рядом с водителем, здоровенный, наголо бритый детина. Он окидывает меня испытывающим взглядом.

— Доброй ночи! — здороваюсь я.

— Доброй! — бросает Яблоков.

Детина молчит. Яблоков как всегда в своём сером френче. Не видел его в другой одежде. Рыжеватая ленинская бородка, мелкие, мышиные черты лица и колкие, быстрые глазки, бегающие под толстыми линзами очков в пластиковой оправе.

Яблоков молчит. Я не решаюсь начать разговор. Молча, наблюдаю, как за тонированным стеклом проплывает унылый городской пейзаж: сияющие вывески кабаков и казино, узкие улочки и редкие проститутки.

Мы приезжаем на обширный пустырь. Яблоков выходит из авто. Детина с непроницаемым лицом открывает мне двери. Я выхожу вслед за Яблоковым.

Под ногами редкая, жухлая трава вперемешку со строительным мусором. Над головой бледный полумесяц. По всему пустырю раскиданы зловещие, похожие на курганные захоронения насыпи мусора. В кино на таких свалках мафия убивает неугодных.

«Спокойно, Даня, никто тебя не убьёт, не за что», — успокаиваю я себя и тут же нахожу десяток доказательств обратного. Мы стоим лицом к лицу, тет-а-тет, я и Яблоков. Детина скрылся где-то за моей спиной, в ночной мгле.

— Спасибо, что согласились встретиться, Данила, — произносит Яблоков, но в его голосе не слышится благодарности.

— Не за что, — говорю я, стараясь смотреть на него.

В темноте его щуплая фигура кажется ещё более субтильной, похожей на кривую вешалку для одежды. Но уверенный, ровный, немного отстранённый голос маньяка вселяет страх.

— Наверняка, Данила, вы помните наш разговор на собрании партии.

— Конечно.

— Кажется, уже тогда я разглядел в вас героя.

— Я молчу, и он продолжает. — И, действительно, нужно быть героем, пусть и сомнительным, чтобы одновременно присягать на верность русскому народу и жидам.

— Простите? — я не понимаю, о чём речь.

Яблоков смотрит на болезненный полумесяц и неожиданно меняет тему:

— Что вы думаете о Гитлере?

— Думаю, что он, — я стараюсь максимально аккуратно подбирать слова, — оставил заметный след в истории.

— Изящно вы ушли от ответа, — ухмыляется Яблоков. — Речь о другом, Данила. Кто-то считает старину Адольфа кем-то вроде антихриста, кто-то — героем, кто-то — банальным шизофреником. Не спорю, мнения тут могут быть диаметрально противоположными. Но одно можно утверждать совершенно точно: Гитлер один из немногих, кто осмелился открыто выступить против евреев. По сути, вся его военная экспансия есть «крестовый поход» против жидомасонства.

Я думаю о том, каким образом мой дед, сын русского лесника и белорусской доярки, относился к жидомасонам? Как он, в семнадцать лет брошенный из родного дома в чудовищное месиво войны, способствовал жидомасонскому заговору?

— Старина Адольф, как вы его называете, сам был на четверть евреем, которые его и финансировали, — неожиданно зло говорю я.

— Да, — разводит руками Яблоков, — такова вся история жидовства: свои жрут своих.

— Не понимаю, для чего они вовлекают в свою делёжку другие народы.

— Понимаете, Данила, комплекс власти. Против него не попрёшь. А где он — там и педерастия, там и садизм.

— Для этого есть психиатрия.

— Видите ли, у них свои психотерапевтические методы. Так чтоб больше жертв, больше слёз и больше крови. Знаете, что сказал о жидах великий Джордано Бруно? — Яблоков цитирует. — Евреи являются зачумленной, прокажённой и опасной нацией, заслуживающей искоренения со дня её зарождения. Бенджамин Франклин призывал американцев изгнать жидов из страны. Ему вторили в России Пётр Первый и Екатерина Великая, а пророк Магомет называл жидов не иначе, как пожирателями людей.

Что-то из брошюр. Яблоков делает паузу, оценивая меня, и заканчивает:

— И такому народу вы служите, Даниил?

Я не понимаю, к чему он ведёт. Не понимаю его вопроса. Не понимаю, для чего я здесь вообще.

— Лев Петрович, я не служу никакому народу, кроме русского.

— Ложь, Даниил, наглая ложь! — он сжимает кулаки.

Наверное, сейчас меня сзади ударит тот здоровенный детина. Затем достанет оружие и пристрелит, как бешеную собаку.

— Не понимаю, о чём вы говорите.

— То, что я говорю, понять не мудрено, — вновь охладевает к происходящему Яблоков. — Вам знакомо имя Марк Аронович Шварцман?

Внутри меня, кажется, взрывается ледяная бомба. Каждую клетку парализует обжигающий, убийственный холод. Теперь я понимаю вычитанное в книгах выражение «похолодело внутри». Сейчас нет смысла врать, и я соглашаюсь:

— Знакомо.

— Вот видите, — Яблоков кажется удовлетворённым, — в вас есть честность русского патриота. Ну а коль вам знакомо имя, то знакомы и те зачумленные крысы, к которым вы наведываетесь в последнее время.

— Крысы? — переспрашиваю я.

— Крысы, крысы, — Яблоков начинает ходить по кругу, заложив руки за спину, — все эти сектанты.

Он говорит о секте позитивных. Я понимаю. Но откуда он знает о них? Обо мне среди них? И чего хочет?